Выбрать главу

Ни один человек не желает быть плохим, но он против своего желания вредит себе, поступая против необходимости»[586]. По существу, это концепция свободы как познанной необходимости, в корне противоположная христианской доктрине «пути господни неисповедимы».

Наконец, следует остановиться на общественно-политических и социальных воззрениях Плифона, интерпретация которых породила множество точек зрения. Взгляды Плифона рассматриваются в качестве основного доказательства того, что Византия накануне своего падения отказалась от идеи всеобщей (универсальной) империи, носительницей которой она была в течение тысячелетия,[587] что сознание византийского ойкуменизма исчезло и название ρωμαίοι заменилось этническим ελληνες, долгое время имевшим уничижительный оттенок и бывшим синонимом πάγανοι, а сам Плифон характеризуется как «последний византиец и первый неоэллин», т. е. один из первых (по мысли Вакалопулоса) представителей новогреческой цивилизации[588]. Именно в Мистре, по словам Лемерля, развивается «вид романтизма национального прошлого, возврата к греческой нации (в противоположность многоязычному государству, каким была Византия в пору своего величия), который не погибнет с завоеванием и порабощением, но, напротив, станет поддерживать эллинскую надежду в течение длинной ночи турецкого владычества»[589]. Действительно, мысль о возрождении старой эллинской культуры, греческий патриотизм пронизывают труды Плифона. «Мы, — говорит он в речи к императору Мануилу, — эллины по происхождению, о чем свидетельствуют наш язык и отцовское воспитание» (Έσμεν γαρ ουν 'Έλληνες τό γένος, ώς ή τε φωνή και ή πάτριος παιδεία μαρτυρεί)[590]. Он подчеркивает, что именно Пелопоннес и примыкающая к нему часть Европы с близлежащими островами составляют исконную родину греков. «С тех пор, как помнят люди, эллины всегда населяли эту страну, и никто другой не жил здесь до них». Правда, Плифон не отвергает того факта, что на полуострове побывали пришельцы (επηλος), но считает, что, сменяя друг друга, они не задерживались в Пелопоннесе[591].

И тем не менее есть ли достаточные основания квалифицировать высказывания Плифона как отрицание византийской политической доктрины с ее универсалистскими притязаниями? Нам кажется, что Бек с полным правом усомнился в этом. Во-первых, замечает он, у Плифона понятие «Римская империя» также привычна, как и его «греческий национализм», и доказательства, приведенные Беком в пользу его тезиса, представляются весьма убедительными[592]. Во-вторых, если Плифон и видит в Пелопоннесе и «в прилегающей к нему части Европы» прагреческую родину то ничто не говорит о том, что эта Европа кончается для него у Пинда. И здесь у Плифона, по мнению Бека, речь идет как раз о той Европе, которая имеется в виду в письме Виссариона к Константину Палеологу (см. гл. II), т. е. о европейской части Византийской империи, включая столицу[593]. Наконец, если реформы Плифона всегда относятся только к Пелопоннесу, а не к Римской империи, то это потому, что главной целью его было как можно сильнее заинтересовать правительство в отношении Пелопоннеса, укрепление которого, по его мысли, должно было стать предварительным этапом для дальнейших завоеваний[594]. Все эти соображения очень важны для понимания духовной жизни последних десятилетий существования Византии. Мы хотели бы обратить внимание на то, что подобные рецидивы эллинизма и греческого патриотизма отнюдь не были редкостью в Византии (стоит вспомнить хотя бы Никею,[595] в истории которой и в истории Мистры есть очень много сходного), поэтому трактовка политических идей Плифона и авторов из его круга как качественно нового явления нуждается в более серьезном обосновании.

Подобные же замечания можно высказать в отношении новейших точек зрения на социальные взгляды Плифона. Еще раньте ученые находили в проектах реформ Плифона черты, аналогичные некоторым местам «Общественного договора» Руссо и идеям Сен-Симона[596]. Сейчас же он рассматривается не только как предшественник утопического,[597] но и научного социализма со всеми его современными концепциями. В трактовке Мазэ Плифон выступает чуть ли не предшественником современного, т. е. научного, коммунизма, и в этой связи автор с удовлетворением отмечает «возрождение византиноведческих штудий в СССР», полагая, по-видимому, что в этом качестве Плифон особенно должен интересовать советских историков[598]. Как идеолог Плифон отражал, по мнению одних, интересы торгово-ремесленных кругов византийского общества [599] или же, по мнению других, интересы «высшей просвещенной буржуазии»[600].

вернуться

586

Fr. Masai. Pléthon et le platonisme de Mistra, p. 240; История Византии, т. Ill, стр. 241.

вернуться

587

Г. Острогорски. Автократор и самодержац. Глас САН, II, разряд 84, 1935, стр. 99; А. Grаbаr. L'empereur dans l'art byzantin. Paris, 1936, p. 16 sq.: O. Treitinger. Die ostrômische Kaiser- und Reichsidee nach ihrer Gestaltung im hôfischer Zeremoniell. Jena, 1938 (Neudruck: Darmstadt, 1956); F. Dоlger. Die «Familie der Kônige» im Mittelalter. In: Byzanz und die europàische Staatenwelt. Ettal, 1953, S. 34–70 (Neudruck: Darmstadt, 1964); H. Hunger. 1) Prooimion. Elemente der byzantinischen Kaiseridee in den Arengen der Urkunden. Wien, 1964; 2) Reich der neuen Mitte, S. 61–108; I. E. Karayannopoulos. 'H πολιτική θεωρία των Βυζαντινών. Byzantina, II, 1970, σελ. 37–62; III, 1971 (том целиком посвящен материалам международного симпозиума по теме «Идея империи в средние века», состоявшегося в Фессалонике 26–29 августа 1969 г.); И. П. Медведев. Империя и суверенитет в средние века (на примере истории Византии и некоторых сопредельных государств). Проблемы истории международных отношений. Сб. статей памяти акад. Е. В. Тарле. Л., 1972, стр. 412–424.

вернуться

588

D. Zakythinos. Le despotat, II, p. 350; F. Masai. Pléthon et le platonisme de Mistra, p. 46; A. E. Vakalopulos. Origins of the greek nation. The Byzantine period, 1204–1461 (Rutgers byzantine series). New Brunswick, New Jersey, 1970, p. 126 sq.; B. Knôs. L'histoire de la littérature néogrecque, p. 89–92; K. Lechner. Hellenen und Barbaren. München, 1955, S. 66 f.; H. Ditten. Βάρβαροι, Έλληνες καί 'Ρωμαίοι bei den letzten byzantinischen Geschichtsschreiber. XII-e Congrès International des études byzantines. Résumé des communications. Belgrade — Ochride, 1961, p. 28–29.

вернуться

589

P. Lemerle. Byzance et les origines de notre civilisation. «Venezia e l'Oriente ira tardo Medioevo e Rinascimento», Firenze, 1966, p. 14.

вернуться

590

PG, 160, col. 821 B.

вернуться

591

Ibid., col. 824 A.

вернуться

592

H.-G. Beck. Reichsidee und nationale Politik im spàtbyzantinischen Staat. BZ, 53, 1960, H. 1, S. 91. Особенно интересны наблюдения Бека о продолжающемся существовании идеи империи в сочинениях других авторов из круга Плифона, в частности в панегирике Малуилу II и Иоанну VІІІ в монодии Харитонима Гермонима, в анонимной монодии Феодору II Палеологу, в анонимном энкомии Иоанну VIII Палеологу, в речах Иоанна Докианоса, в речи Иоанна Евгеника Константину Палеологу и т. д. (Ibid. S. 93–94).

вернуться

593

H.-G. Beck. Reichsidee, S. 91–92.

вернуться

594

Ibid., S. 91.

вернуться

595

J. Irmscher. Griechischer Patriotismus im 14. Jahrhundert. Résumés des communications du XIVe Congrès International des études byzantines. Bucarest, 1971, S. 26.

вернуться

596

A. Ellisen. Analekten der mittel- und neugriechischen Literatur, IV. Leipzig, 1860, S. 143, Anm. 23; H. F. Tоzer. A byzantine reformer... JHS, VII, 1886, p. 379.

вернуться

597

J. D. M. Derret. Gemistus Plethon, the Essens and More's, Utopia. Bibliothèque d'Humanisme et Renaissance, 27 (3), 1965, p. 579–606. Предположение о том, что Мор знал о Плифоне (вероятно, через Джованни Франческо делла Мирандола, упоминавшего Плифона в своем Examen vanitatis doctrinae gentium IV, 2), само по себе представляется очень интересным.

вернуться

598

Fr. Masai. Pléthon et le platonisme de Mistra, p. 75, 77, 92, n. 1; cf. B. Tatakis. La philosophie byzantine, p. 288.

вернуться

599

3. В. Удальцова. Борьба партии в Пелопоннесе во время турецкого завоевания, по данным византийского историка Критовула. GBr III, 1951, стр. 177.

вернуться

600

Fr. Masai. Pléthon et le platonisme de Mistra, p. 74. «Представитель-буржуазии, — говорит Мазэ в другом месте, — каким был Плифон, крупный государственный чиновник, получивший образование в семье церковных, служителей, он, естественно, должен был поддержать государство в его борьбе против феодального строя. Пусть здесь вспомнят о французской буржуазии, поддерживающей короля в его борьбе против феодалов. Но Плифону не посчастливилось служить Людовику XI» (Ibid., р. 94). В соответствии с французским словоупотреблением термин «буржуа» у Мазэ, очевидно, означает просто «горожанин». Но есть работы, авторы которых идут гораздо дальше. Спенцас, например, склонен считать Плифона пророком нового общества, построенного на капиталистической основе, первым теоретиком, заложившим научный фундамент капиталистической экономики и политэкономической науки, гениальным социологом. См.: S. Spentzas. Ai οικονομικά! καί δημοσιονομικοί απόψεις του Πλήθωνος. Άθηναι, 1964, passim; cf. G. Sakellаrіοu. O Πληθών ως κοινωνιολόγος. ΕΕΒΣ, έτος Άθηναι, 1953, σελ. 160–164.