Воевода не столько купцу подсобить норовит, сколько свою должность правит: думает, как бы в карман себе нащелкать побольше. В каждой избе за что-нибудь да зацепится.
Что воевода ни скажет, дьяк тут же, чернильное рыло, уткнется носом в книгу, скрипит гусиным пером — с кого сколько на заметку берет. И пузырек с чернилами у него на груди взамен креста висит.
В ту пору воеводы за все гребли. На лето приказывали печи в домах глиной замазывать, чтобы от пожаров сберечься. Не замазал печь — заглянет в избу воевода или губной староста, ну и попал за провинность: алтын подай или холсту кусок тащи.
А узнают про которого, что в гром купался, — тут уж одним куском от властей не откупишься. Кто в новолунье на луну поглядит — за это тоже не миловали: колдовством да идолопоклонством считали. Воск лить, в мяч или в шашки играть, песни по ночам петь — за это, ой, как влетало!
Воевода со своими иродами все село облазили. Наведался за овраг, в косоплечную избу бобыля Архипки беглого. Тут как раз Сергей с приятелями горевал.
— Чьи это? — спрашивает воевода.
— Мои парни, на работу взял, — объясняет Калачев. — Этот вот — тутошний, — указывает на Сергея. — Он почудил немножко, погулял малость, а теперь одумался — ткет у меня. И другие тоже.
— Прилежны, послушны ли? — допытывается воевода.
— Да пока что под рукой все у меня, не блажат, — выгораживает Калачев парней. А то вздумается воеводе отобрать даровые руки — всех семерых к себе угонит.
Но и с ткачей воевода попытался хоть что-нибудь да ущипнуть.
— Сказывают, вы идолу поклоняетесь, в мяч играете, в карты тешитесь, поете по ночам да в маски рядитесь. Видели люди — на качелях качаетесь.
Сергей не больно-то испугался, отвечает:
— По-твоему, идолу кланяемся, а по-нашему — своему хозяину Савве Садофьичу. Вот он, — и показывает на Калачева. — Играть мы от темна до темна играем — челноком, за станом сидючи. И петь поем, словно волки на луну с голоду. И маски носим, когда с работы бредем: в пыли, в пуху — не узнаешь нас. И качаться мы качаемся, только не на качелях, а на своих ногах от усталости, когда из ткацкой затемно в эту дыру бредем…
Воевода ногой топнул, плетью по сапогу хлопнул:
— И сразу видно, что погулял парень! Смотри у меня! Помалкивай лучше — складнее будет.
На крыльце Наташа повстречалась.
Крикнул на нее воевода:
— Чай, тоже воск да олово льешь?
— Лью, лью, батюшка! Каждый день лью, только не воск и не олово, а слезы свои, — Наташа ему в ответ.
— Я тебе, муха осенняя! — погрозил воевода и плеткой замахнулся.
— Ты за ними надзор держи покрепче, — велит он Калачеву.
В обед сели за стол наши ткачи; ударил старшой ложкой по столу, и пошли похлебку поддевать из ведерного блюда. Тут, брат, не зевай! В похлебке крупина за крупиной бегает с дубиной. Сергей пообедал и говорит:
— А с низовьев-то идет не чума, а радость сама. Да злые люди застили пути, не дают ей идти.
Калачев тут как тут:
— Эй ты, лясник-балясник, держи язык за зубами! На длинный язык и замок найдется.
— Нет, хозяин, на мой язык замок пока не припасен, — ответил ему Сергей. И встал из-за стола.
У Калачева рот искривило. Схватил он Сергея за рубашку:
— Ты что это больно смел стал! Да я, знаешь, за непокорство парусины натку из тебя! Кто ты такой есть? С какой каторги убежал? В замки закую, опять отошлю туда, откуда улизнул! — крикнул хозяин и стал трясти парня.
— И здесь не слаще каторги… Пусти, что ты ко мне прицепился?
— Так ли еще прицеплюсь!
Хотел было Калачев стукнуть Сергея, а тот чуть поразвернулся да как тряхнет высоким плечом! И тряхнул-то, со стороны поглядеть, совсем легонько, но Калачев кубарем от него отлетел.
— Ах, так-то ты со своим содержателем поступаешь? Ну, постой, я из тебя норов палкой, как зерно из сухого снопа, выколочу!
Сергей пошел ткать. Ни слова не сказал больше. Только губу прикусил да ноздри у него чуть вздрагивают.
Ткацкая у Калачева в огороде стояла, за малинником. На сарай смахивала. Станы в ней в два ряда поставлены. В окнах железные решетки. Пыли, пуху изрядно на потолке и на стенах налипло. Зимой при лучине ткать начинали, при лучине и заканчивали.
Сел Сергей за стан, начал челнок из руки в руку бросать, бёрдом 13 приколачивать, только стан потряхивается да стены дрожат. Наташа поблизости ткет. Другие тоже. Сначала Сергей все молчал, чернее тучи сидел, потом улыбнулся и повел сказку про челнок — золотой бок.
13