— Не бывало того и не быть тому, чтобы Волга-река снизу вверх потекла! Чтобы вольный казак быдлом стал!
— Не бывало того и не быть тому, чтобы Сергей Ноздря твою шапку опозорил и людей наших запятнал! Ты послушай, ты поверь мне, свет Степан Тимофеич: своей грудью Сергей твою голову спас… — говорит Наташа.
Холодно так глядит на нее Степан, вроде веры ей нет.
— Уж я-то, Степан Тимофеич, знала нашего Сережу вдоль и поперек. Прямой судьбы он человек… Намедни он со мной на камушке сидел, думу свою мне сказывал: «Дороже Волги-матушки, вольной реки, да Степана Тимофеича ничего для меня на свете нет. Ежели придет самый трудный час, себя не пощажу, за Степана Тимофеича свою жизнь отдам!»
Далеко уж отплыл легкий струг Степана Тимофеича. Тут-то на царевом корабле и догадались, что в собольей шапке перед ними был вовсе не Разин.
Сергей лежит на полу, встать не может, последний час его приходит. С полу-то чуток приподнялся, на локоть оперся, молвит из последних сил:
— Мне моя голова не дорога. Дорога голова Степана Тимофеича, была бы она на воле.
Больше ни слова не проронил. Так и умер Ноздря на чужом корабле.
Стоял Разин, вдаль глядел; сам слушал, взгляд мягче стал, грустнев чуть. Вдруг снял шапку, поклонился, да и говорит:
— Навсегда слава Сергею Ноздре! Человека можно лютой казнью загубить, а слава — она смерти не боится… Пусть он в песне у народа живет!
И все тут, глядя на атамана, поклонились, добром помянули Сергея.
Царевы слуги погоню на низовье снарядили.
— В синем море, а поймаем! — хвастают.
Паруса подымают, на весла налегают. Шестами, греблами выпроваживают на стрежень корабли.
Волга разгневалась, потемнела, почернела, нахмурилась, как Степан Тимофеич в сердитый час. Почала корабли, как щепки, качать, того и жди — на берег выбросит.
Паруса царевы широки, высоки, а у Разина паруса маленькие. «Большой парус быстрей бежит, догоним», — думают слуги царские.
А Наташа тем временем вынула заветные три клубка. Бросила черный — поперек Волги на самой середине черный остров лег; бросила белый — песчаная гора выступом на реке встала; бросила алый — надвинулся на стрежень утес краснокаменный.
Понесло тут царские корабли на черный остров. Крик поднялся:
— Держи! Держи! Шестами подхватывай!
Лодки готовить начали.
А три-то паруса за поворотом уж из глаз пропали. Два парчовых по сторонам плывут, а средний белый парус вперед ушел.
Теперь-то полегче разинцам; не вдруг царские корабли через преграды прорвутся.
Но вот царев головной корабль все же из западни выбрался, а за ним и другие прошли.
Махнула тут Наташа черным платком — ночь позади опустилась; махнула алым — заря навстречу разинцам засветилась; белым повела — бурю подняла. Трещат паруса, снасти царские.
А разинцы тем временем еще пуще гребут.
Степан Тимофеич назад оглядывается. Струг его стрелой летит, чуть воды касается, за кормой волна кипит. Ветер паруса полощет, в уши Степану нашептывает:
«Степан Тимофеич, Степан Тимофеич, тут влево припускай, а тут вправо поворачивай. О бел-камень на по-вороте не расшибись. Твои паруса в чистое море вынесу».
Но государевы корабли тоже стрелой летят, Степанов струг нагнать хотят.
По небу туча плывет черным-черна. Завыл, застонал ветер в мачтах, корабли в разные стороны бросает.
— Сажай паруса! Снимай! — кричат на царском главном корабле.
На таком ветру большое полошите сними попробуй! Дернули на главном судне парус вниз — не идет, буря не дает. Как покрепче-то ветер рванул, парус надул, тут вверх дном головной корабль и опрокинуло, об утес ударило, на берег выбросило.
А второй-то корабль изловчился — мимо утеса, мимо того страшного места, пролетел. За ним и другие проплыли. За утесом русло влево повернуло; корабли на рукав вышли. Ветер теперь дует не по ходу, а поперек Волги. Паруса пуще прежнего полощет. Затрещал и второй корабль, набок его клонит, мачты в дугу выгнуло.
Бросились на нем отноги 18 рубить, якорь спускать. Глядят, с низовья навстречу им белых парусов несчетное число. Ходко как они подплывают! Откуда только взялись? Досель такого на Волге и не видывали — больно белы да широки.
— Ну, пропали! Это Степан Разин снизу своих на подмогу двинул. А мы на якорь сели… На дно всех отправят! — испугался царев воевода.
Другой ему:
— А может, то облака плывут?
— Облака! Эти облака тебе чину-то поубавят, спину-то поправят! — говорит воевода, хоть то и вправду облака были.