В 50-е годы ХХ века, после того как в советской исторической науке прошла т. н. дискуссия об эллинизме, утвердилась доминирующая и сейчас концепция понимания эллинизма «как конкретно-исторического феномена, сущность которого состоит в основном во взаимодействии греко-македонских и местных (преимущественно восточных) начал во всех областях общественной жизни государств, возникших на территориях Балканского полуострова, Переднего и Среднего Востока» после походов Александра Македонского[3]. Теория К.К. Зельина позволила в 70—80-е гг. ХХ века отечественным историкам постепенно уходить от однозначных социологических интерпретаций деятельности Митридата.
Наиболее полно новые подходы были развернуты в докладе замечательного историка и археолога Дмитрия Борисовича Шелова, которого называли отцом отечественного митридатоведения[4]. С его точки зрения «создание державы Митридата явилось закономерным завершающим этапом подготавливавшегося издавана объединения всех припонтийских земель в рамках одного политико-экономического целого»[5]. Подчеркивая, что сила царства Митридата основана на поддержке как варварских племен, так и античных городов[6], Шелов в первую очередь говорит о «эллинской основе» царства. «Было бы ошибкой полагать, – пишет он, – что именно варварские племена были определяющим элементом для жизнеспособности державы Митридата. Основную цементирующую силу этого государства составляли, очевидно, торговые припонтийские города»[7].
Основные постулаты этой концепции на десятилетия определили развитие отечественного митридатоведения и сейчас сохраняют свою актуальность. Споры вызывала и вызывает роль городов Северного Причерноморья в державе Митридата. Кажется, что в работах Шелова заинтересованность их в единстве Понтийского царства несколько преувеличена. Кроме того, ряд исследователей пытались более подробно обозначить роль «варварских начал» в державе Митридата. Так П.О. Карышковский обращал внимание на то, что царь (по крайней мере, на Боспоре) титуловался «царем царей», и высказывал мысль, что со временем социальная база его борьбы с Римом менялась: «Ведь Митридат начинает с того, что он ведет борьбу против варваров. А кто был его последней опорой в борьбе с Римом?.. Это силы именно варварского мира»[8].
В этой связи следует учитывать, что в начале XX в. сложилась еще одна исследовательская парадигма. Знаменитый российский историк Михаил Иванович Ростовцев предложил рассматривать события, происходившие в Причерноморье, через призму взаимодействия и конфликта «иранских и эллинских начал». Постепенно все больше советских и российских исследователей прямо или косвенно опирались на парадигму Ростовцева, что совершенно естественно: собранный богатый археологический и нумизматический материал намного продуктивнее интерпретировать, опираясь на дуализм эллинских и варварских культур, чем искать «классовые корни», а концепция К.К. Зельина не противоречила этому. Кажется, что на известном III симпозиуме 1982 года этот подход фактически уже доминировал. И в настоящее время фактически в рамках именно этой концепции работает один из ведущих специалистов по этой эпохе Сергея Юрьевича Сапрыкин. С его точки зрения дуализм «филэллинизма» и «иранства» (часто он называет его «митридатовскими традциями») – основная «интрига» истории Понта: «в ходе войн с Римом рельефно проявились открытое филэллинство и исконное проиранство царя как две главные линии в антиримской борьбе. Вокруг них строилась и его внутренняя политика»[9]. Причина неудачи Митридата, по мнению исследователя, в том, что «греки поняли, что под маской их друга и союзника скрывался обычный восточный деспот, который стремился установить свое господство в лице сатрапов, тиранов и прочих ставленников из собственного окружения. А после перенесения Митридатом военных действия в Европу и вовсе стало очевидно, что на первый план выдвигаются не привлекательные идеи объединения наследственных земель под властью монарха-филэллина, а заурядное стремление к территориальным захватам»[10]. Иными словами, в политике Митридата имело место механическим соединение двух линий, которое не могло быть прочным и долговечным. По сути С.Ю. Сапрыкин продолжает развивать мысль Карышковского об изменении социальной базы политики Митридата – правда, он делает акцент на роли не столько варваров Северного Причерноморья, сколько коренного населения Понтийского царства и военных поселенцах (см. ниже).
3
8
Карышковский П.О. О титуле Митридата VI Евпатора (к вопросу об иранских и эллинских традициях в Понтийской державе)» / ПЭЭ. Тбилиси, 1985. С. 572–579, 637.