Нависли в неподвижности, намекиТы втуне тратила, моя душа.Любовь моя! Как дивно вдоль ограды,Плющом цветущей, двигаться в тишиВечерней по границе сада!Вон домик твой белеет; две души —Голубки по углам — моя услада.Гляди!.. Но смотришь вдаль, меня не слыша.Идем!.. Я онемел, я изнемог.Успей! Но с черепичной ветхой крыши,Шурша, скатился, стукнул лепесток.Взлетели, чу!.. Забылся сад; венокУпал в траву, лавиной — черепокЗа черепком — вниз потекли; нарядныйСкат обнажен; как кровь, струится прочьНепрочный кров. Чугунная оградаУвяла. Это ночь. Все это ночь.Куда же ты? Наш срок еще не назван.Зачем спешишь с изменой? Не меняТы губишь, милая, ступая раз от разуВсе боязливей вдоль ограды дня.Ты босиком… По битой черепице…Порез глубок… Но — глиняная пыль —В тебе сухая кровь, она крошится,Как темный хлеб. Как корм. О, глина — гниль —Глупец! Так я не там тебя водил!..Сюда — назад — немедля — по границеДругой!.. Но тоже звук: «Когда со мнойВесь мир…» Изменишь ты. Ну так скорее!Не медли, горлинка, душа, о ангел мой!Теперь же, здесь! Пусть ночь умрет, седеяБезрадостно; линялым полотномПрильнут рассветы летние; покроетНенастье сад, тебя и память… Дом —Вот он, но в нем не жить. О, даже в нем,Последнем уцелевшем, нас не двое.Лишь ты. Снижаясь над двором, паритГолубка–день, но где птенец чепрачный,С пятном на темени, молочный — твой? ЗариНенастной млечный свет в окне чердачном?..Но топчут двор сироты–сизари.Твой топчут корм сироты–сизари.Их клювы — раны. Сникли, неподвижны,На шеях сломленных головки. Говори.Рассказывай, как было. Не увижуТебя, но голос твой еще слыхатьМне, стаей той прибитому к забору.Летать — увы! Но все ж перелетатьСпособен я! Голубка, целоватьИх всех — зачем? Кормить их без разбора:Чужой ли, свой? Поить из клюва в клюв,Цедить по капле жизнь… Да впрок ли это?Нет, повтори! Еще целуй… «Люблю» —Пропой — пролей — в меня: «Как дальним светомЗари не развести молочный мрак…»Заре не развести полночный мрак.Я соскребу тебя, до сердцевиныЯ доберусь. Ты… скользкая кора,Ты липкий свет, ты страшная пораВесенних лун. Ты медной половинаПолушки. Ты!.. Сочти ступени вследСпине бегущей; звоном неслышимым,Мышиным писком — задержи! МонетБыла полна, но не удержит горсть.Вслед спинам всем, тишком — неустрашимо!Была полна, но не удержит горсть.Ущербная луна, незваный гость,Любимый гость, неведомый досель.Обманный март, заигранный апрель.Бездомный Март! Отверженный Апрель!Стучи, бей — жги, отпетая капель!Плачь, сыпь! Злоумышляй, но помни срок:Весна. А дальше сушь. Через порогПоспешный разговор, щелчок замка,Спиной к спине — двойное изваянье,Непрочный шаг, но прочь… ИздалекаЕще хлопок, и медлит не рукаНа ручке двери, а сама… Прощанье —Не казнь и не прощенье. Знаю, кровьИз слабого пореза бледных сновМне не окрасит… Обращенье — ров.Мост поднят. Медлит не рука — любовь.Любовь моя. Я не хотел прощенья.Голубка, горлинка — хотел! хотел!!!Ты целовала–ворковала, пелаНам с низкой ветки. Не спала. БледнелаНа облаке улыбка. Слабый белыйСнег сыпался на двор, и легкий твойБессмертный пух парил над головойМоей. Я здесь один, а теПерелетели, двор переменили,С увечьем свыклись, топчут снег, по крошкам,По жирным хлебным россыпям… немножко…Еще немножко… Так… И так… «Твой зобУж полон, милый…» Так же нас кормилиИ во младенчестве… Зачем они топталиТвой хлеб, твой снег? Бессильны взять, но взяли…Бессилен взять, но взял. За то, мой Бог,Душа моя, в потемках истекаяУтробной кровью, расплатилась в срок,Теряя память, памятью теряяМеня, как я весь свет, мой ангел, пыл,И жар, и сень крыла, и пух подкрылья,И писк птенца, и мраморную пыльСкрипучей скорлупы — и скорлупыСыпучий мрамор — жар — под пухом… пылью…Под скользкой кожей… под… А-а! Везде!Под шарфом… в рукавах… Я плачу? — нечем!Мне нечем жить! О Мать! Мой слабый зев,Мой детский клюв нежны. Мой голод вечен.Мой голод вечен. Жар неутолим.Мой жар неутолим. Когда весь мир —Двор замкнутый, вслепую перелеты,И мир, очнувшись, — сад, и сад — клавирЗаснеженных стволов и просит нотыЗатверженных слогов пересыпатьС листа на лист, канона, как ограды,Держась, бегом, вдоль улицы, звучатьЧугунным шорохом… Мне утро без отрадыДороже вечера надежды, снегопадаНочного смерть отрадней жизни. Бремя —Пятно на темени, молочный мрак тоскиУ выхода обвалом с ветки, время,Приму, перелетев туда за всеми,По такту, по глотку, как корм с руки.По такту, по глотку, за часом час,К последнему пределу до границыЗабвения, покуда не угасЧердачный луч. И я тебя не спас.И ты умрешь, и ты сомкнешь ресницыЧугунные. Крылатые мостыРазведены, трепещущие бровиЗамрут в тоске признания. И тыПоймешь: уже конец. И первой кровиПоследняя не вспомнит, убивая,Как родовая боль, сквозь десять летСочится, точит камень, топит след,Плывет зарей и гибнет, истекая,Теперь, когда весь мир с тобой. Весь свет.