— Выключи, — попросила Ася. — Не могу всего этого слышать. Как ты живешь? — Она оглядела комнату. Мамина кровать стояла неубранная. На полу лежала раскрытая книга. — Все так же.
В коридоре под ногами хрустело. Света включила свет.
— Что у тебя с зеркалом?.. Павлик, не разувайся!..
— Не знаю, — совсем не удивилась Света, поглядев на разбитое трюмо. — Утром все было в порядке. Наверное, само. От старости. Это еще довоенное… Или…
— А где Полина Алексеевна? — спросила Ася и стала распаковывать сумку.
— Мама умерла летом.
— Рак?
— Рак.
Они поговорили о том, где похоронили Светину маму, и об Асиных родителях, которые умерли еще раньше. Павлик слонялся по комнате, пока его не позвали ужинать. Ноги его не помещались под маленьким кухонным столиком. Мать сунула ему тарелку в руки и прогнала обратно в комнату, к телевизору. По телевизору теперь показывали американскую комедию. Ася почти ничего не ела, а Света уплетала гречу, перемешанную с Асиной тушенкой, за обе щеки. Она с детства обожала тушенку.
— Добавки, Павлик? — крикнула Ася сыну.
Павлик принес пустую тарелку, покачал головой и встал в дверях, прислонившись к косяку.
— Мне добавки! — сказала Света, подмигнув Павлику. — И можно без хлеба.
— У вас в Петербурге грузчиком можно устроиться без прописки? — спросил Павлик.
— Иди в комнату, — приказала мать. — Закрой дверь.
— Павел, пожалуйста, — жизнерадостно сказала Света, облизав с двух сторон ложку, — пока чайник не закипел, подмети пол в коридоре. Веник и совок в углу. Руками только не трогай, а то порежешься.
Павлик пошел подметать.
— До лета, Света, — сказала Ася, отвечая на вопрос, который и не собиралась задавать ей Света. — Летом я отправлю его в Прибалтику. У нас там… Ну, неважно…
— У меня родственники есть в Белоруссии, — задумалась Света. — Где–то валяется письмо, я давно должна была разыскать.
— Нет, пусть едет в Прибалтику! — почти крикнула Ася. — В Прибалтику, в Германию, в Америку!.. Ах, ну почему, почему я не вышла замуж за еврея? Помнишь, был на третьем курсе такой Фима Гликман? Как он за мной ухаживал!
— Как Павел, Ася?
— Отлично! Молодая жена, маленькая дочь, седая роскошная борода и ни гроша за душой. Пьет.
— Он знает?
— Даже я не знаю, поняла? Только ты знаешь. Только ты.
— Поняла. Я… Асенька, ты не обижайся, но — почему вы довели до этого? Я плохо знаю жизнь, но, кажется… Кажется, большинство как–то устраивается?
— Потому что когда–нибудь, раз–два, и оказываешься в меньшинстве. Потому что не поступил в институт и скрыл от всех. Потому что гордый. Потому что…
— Потому что я трус, тетя Света, — сказал Павлик, войдя с совком, полным осколков. — Где у вас ведро?
— Под раковиной. Это, по–моему, не совсем трусость, — робко начала Света, раскаиваясь, что спросила больше, чем нужно.
— Да он не в том смысле, Мышка! — вступила мать, опять прогнав сына из кухни. — Он, видите ли, трус оттого, что побоялся руку сломать накануне призыва. Денис ему предлагал свои услуги. А наш боли испугался. Он вот в каком смысле трус. А так он смелый–пресмелый… Ты только посмотри на него!
Павлик стоял посреди коридора и гляделся в слепое зеркало трюмо. Там еще удерживался в верхнем углу маленький острый осколок. Павлик подвел палец под осколок и стал вытаскивать… Через мгновение он уже отсасывал кровь из глубокого пореза. Ася не видела, она сидела спиной к выходу, а Света видела и мысленно застонала от боли, которую, стерпев, не убрав с лица натянутой взрослой улыбки, испытывал этот совсем чужой мальчик. Когда она в последний раз видела его, ему было, кажется, двенадцать. Такой тихий, послушный был ребенок и очень походил на отца. Теперь же ничего общего. Теперь Павлик был похож на… И не на Асю…
Павлик был похож на всех, кого когда–либо любила Света. Стоял и стоял перед пустым зеркалом, посасывая палец. Боль так и окатила Свету, жгучая, как запретное воспоминание. Не было сил терпеть, и надо было что–нибудь делать.
— Павел, ты не мог бы вынести мусор? Я тебе сейчас покажу из окна помойку. Вон туда, за горку и направо. Только не испугайся кошек. Они могут выскочить из бачка, как ракеты. Со мной однажды чуть инфаркт не случился.
Павлик молча взял ведро и пошел выносить. Света с Асей стояли у окна и смотрели, как он идет по двору: медленно, ссутулившись, раскачивая легкое полупустое ведро, тускло белевшее в свете дворового фонаря. На обратной дороге Павлик немного покружил по двору, забрался на сломанную горку, постоял на вершине ее, потом решительно спрыгнул, подхватил ведро и зашагал к дому.