— Какая уж там критика! Ишь как стоят локоть к локтю — дружки фронтовые, да и только.
— А все же, Сергей Прохорович, — посмеиваясь, спросил Находин, — как я сегодня — не проштрафился?
— Да раз уж спрашиваешь — значит наперед знаешь, что будут хвалить, — с укоризной в голосе сказала Власова. — Любим, любим мы, Борис Алексеевич, чтобы нас похвалили?
— А как же без этого? — усмехнулся Находин. — Или у прокурора не должно быть своей профессиональной гордости, желания, — он замялся, подыскивая нужное слово, — ну, да хотя бы и так: желания блеснуть на суде своей обвинительной речью, железной логикой обличающих подсудимого вопросов? Ведь это же и есть профессиональная гордость, Ольга Петровна.
— Это желание-то блеснуть на процессе? — покачала головой Власова. — Не думаю. Ведь и у меня есть профессиональная гордость. Только я понимаю ее совсем по-другому.
— И в чем же она, по-вашему, заключается? — насмешливо спросил Находин. — Вероятно, в скромности, а заодно и в скучности поведения прокурора на суде? Прокурору, мол, надо быть застегнутым на все пуговки. Он, видите ли, не оратор, ему блистать в своих обвинительных речах не положено. Прокурору и не поспорить, и не пошутить, и не высмеять никого нельзя. Так, что ли?
— Нет, не так! Не так! — заговорила Власова, и Трофимова изумило, с какой горячностью стала она вдруг отвечать Находину. Видно, спор этот для них был не новым и серьезно волновал обоих. — Прокурор может и должен говорить хорошо, а главное — убедительно. Не знаю — ораторство это или нет, но именно так мы и должны выступать, Борис Алексеевич. Именно, так! Но прокурор должен всегда помнить, что он — представитель государственного обвинения, а звание это, мне думается, требует от нас’ не столько внешнего блеска, сколько серьезного отношения к делу, требовательности и скромности, Борис Алексеевич, обязательно личной нашей скромности!
— Скромности по долгу службы, по роду профессии? — вспыхнул Находин. — Нет, я не против скромности, и никто здесь, надеюсь, не упрекнет меня в позерстве или еще каких-нибудь смертных грехах, но установка на скромность во что бы то ни стало, требование от прокурора каких-то особых качеств — это, простите меня, Ольга Петровна, смешно! Разве мы с вами, товарищи, не люди, не человеки?
Находин поглядел на Трофимова и замолчал, ожидая, что он ему скажет.
— Согласен, Борис Алексеевич, — смеясь, сказал Трофимов. — Мы с вами человеки, и ничто человеческое нам не чуждо. Я полагаю, что тут двух мнений нет и не может быть. И гордость у нас профессиональная есть — верно. Но если есть у нас, как вы правильно говорите, профессиональная гордость, то отчего же не быть у нас, о чем говорит Ольга Петровна, и профессиональной скромности?
— Ну, вот, ну, вот! — запротестовал Находин. — Прямо по-прокурорски: столкнул лбами два разные мнения — и делу конец. — Находин подошел к Власовой и примирительно протянул ей руку. — Не судите меня строго, Ольга Петровна, ведь я же так молод…
— Да уж ладно! — рассмеялась Власова. — Разве что по молодости лет!
— Хотя молодые годы для провинившегося прокурора не такая уж надежная защита, — как бы невзначай обронил Трофимов. — Сегодняшний процесс… Вернемся-ка к нему, товарищи.
Находин настороженно взглянул на Трофимова.
— Ведь я же говорил, что ошибся и напутал, — невесело усмехнулся он. — Слушаю вас, Сергей Прохорович.
— Нет, вы не напутали, — возразил Трофимов. — Больше того, как обвинитель вы провели процесс очень хорошо и, пусть будет по-вашему, с блеском. Но только как обвинитель.
— Вот-вот! — оживился Новиков, который все время с интересом прислушивался к разговору прокуроров. — Именно как обвинитель.
— Так я же и есть обвинитель! — искренне изумился Находин. — Или мне в роли защитника следовало выступать?
— Иногда и такая роль нам не чужда, Борис Алексеевич, — сказал Трофимов. — Впрочем, в этом процессе не могло быть двух мнений: виновны или нет. Да, виновны, и всем судебным следствием виновность подсудимых была доказана.
— А главная тяжесть доказательства вины подсудимого лежит на прокуроре, — заметил Находин.
— Верно, Борис Алексеевич.
— Следовательно, что же плохого в том, что я выступил на процессе только как обвинитель? Кем же я еще должен был быть?
— Тем же, кем и все мы должны быть на любом процессе. Воспитателями, Борис Алексеевич, и по мере сил наших пропагандистами советских законов, советской морали, советского образа жизни. Согласитесь, что ваша сегодняшняя обвинительная речь намного бы выиграла, если бы вы сочетали в ней доказательную часть с воспитательной. Это нужно было сделать не только для подсудимых, но и для посетителей суда. Почему? Да хотя бы потому, что воспитательная сторона дела в этом процессе представляется мне очень важной.