Воистину, многие, услышав сии речи, помыслили недоброе о господине, посчитав его мысли затуманенными, а рассудок помрачившимся. Скверные шепотки поползли по дворцу, слуги и верные советники великого султана Турана говорили неприятное, не оглядываясь и не пытаясь донести свои речения до владетеля, ибо знали, сколь недостойны их речи и сомнительны помыслы. Самые близкие пытались отговорить господина от путешествия к сыну. Но лишившись войска, этого надежнейшего свидетельства уверенности в скорых разрешениях в нашу пользу усобицы, они понимали, что Абд аль-Латиф ни перед чем не остановится на подлом своем пути, и ныне стоит ожидать только новых нападений. Тем паче, что предательство не идет одно по дурному пути, но сбирает себе подобных: ничтожнейшие объявили величайшего султана изменником, имамы и судьи подписали подлую бумажку, низвергавшего государя. Они посмели охаять великого просветителя, составителя перечня звезд, великих и малых, поэта и философа, о котором еще и века спустя будут с придыханием говорить люди во многих землях.
Но спустя день, и два, и неделю после страшного поражения мой господин продолжал говорить о примирении, о возможности простить и понять недостойного отпрыска. Я упросил правителя повременить; прибегнув к низкой лжи, я заговорил о визите к великим родам, к тем, кто усмирит одним именем своим Абд аль-Латифа, кто придет на помощь моему господину. Султан внял моей лжи, хоть и не поверил в нее. Разрешил мне отлучиться на месяц, за время которого планировал оставаться подле столицы и ждать вестей из земель дальних и близких, от всех тех мест, где любили и почитали государя, где славили его и радовались всякому дню, прожитому под его мудрым, благочестивым правлением.
Сам же я поспешил в Мухтафи, ибо только в этом городе видел возможность, пусть и призрачную, для моего господина, узнать, а, следовательно, и предупредить будущность. Здесь, во дворце правителя проживали странные существа, именуемые мазанудженджи, которые дышат временем и существуют, когда им заблагорассудится. Возможно, они живут и еще где-то в нашем мире, но лишь ученые мужи Мухтафи смогли отыскать среди лет и веков следы мазанудженджей, а следом за этим открыли место, где они пребывали в столетиях. Одним из таких мест оказалось западное крыло дворца правителя, именно его объявили запретным местом и пускали лишь по особому разрешению государя. Обязанности же следить за поведением сих удивительных существ, чье бытие само по себе противоречит природе всякой живой сущности, возложили на визиря, избираемого из мужей, обличенных особым познанием о тайной сути удивительных существ.
Он неким особым образом мог связываться с выбранной мазанудженджей и зреть то время, что протекло через легкие этого непостижимого создания, а, стало быть, оказалось навеки запечатлено в нем. С просьбой вглядеться в них и узнать недалекое будущее своего господина я и хотел обратиться к государю сих мест. Как и многие до меня, как многие после - в город приходили сотни просителей ежегодно. Не всем была оказана честь видеть правителя, а иные вовсе не могли отыскать сей город. Одним из таких остался великий полководец Тимур, чье правление продлилось немало десятилетий, а отечество раскинулось от уральских степей до индийских земель, от кавказских до гималайских гор. Он, покоривший тысячи народов и свергнувший десятки правителей, будто недостойный сын шайтана, два месяца провел в горах Нангархара в поисках заветного пути в Мухтафи, но город не открылся ему. Тщетно пытался полководец отыскать проводников, тщетно сулил пойманным золото и немыслимые ценности - те, кто вел его в затерянное государство, не выискали верную дорогу, возвращаясь ни с чем. И величайший из великих вернулся в Герат, тогдашнюю столицу Турана. Под конец жизни он отправлял еще несколько своих доверенных лиц на поиски Мухтафи, искал не только в Нангархаре, но и соседних Нуристане, Пактии, Хосте и Кунаре, и с тем же печальным результатом. Не довелось ему даже задать свой вопрос.