Бушмар не знал, что делать и что думать.
Винценты приходил еще раз, но Бушмар упрямо не желал с ним разговаривать. Винценты уговаривал его:
— Это не приперла тебя еще беда, дак ты руки сложа сидишь. Побачишь, что осенью будет.
— Не все равно мне! Зажмут меня или я с кем-то у одного котла сидеть буду — ни гость ни хозяин. Нехай что хотят, то и робят, а к одному котлу я ни с кем не сяду.
Винценты после того не приходил больше. Бушмар стал задумываться.
Весна уже совсем вошла в силу и клонилась к лету. Готовились к сенокосу; в бурный рост пошли овсы и ячмени, отцветало жито.
Амиля в те дни сделалась такой грустной, какой прежде никогда не была. Она тихо хлопотала от темна до темна, сам Бушмар никогда в хате не задерживался — едва успевал управиться один с весенним полем.
Однажды выдалась на его усадьбе мучительная ночь.
С вечера еще он заметил, что Амиля вроде порывается что-то сказать ему. Она подходила к нему несколько раз, заглядывала в глаза, а он, усталый после поля, топал по хате. Они повечеряли молча, лишь она обронила несколько фраз, ничего не значащих ни для него, ни для нее самой. Он отвечал вяло, неохотно, так же, как всегда. Амиля изучила уже хорошо его характер, давно не обращала внимания на его манеру отвечать. Но позже, управившись со всей работой по дому, когда Бушмар уже раздевался перед сном, она снова подошла к нему. Посмотрела на него с упреком, с мольбой, с нежностью, покорно, села подле него и сказала то, от чего он поднял глаза, но в лице не изменился:
— От меня?
— А от кого ж еще?
— А может, от кого другого?
— Лявонка?!
Он молчал. Она подсела еще ближе, заглянула ему в глаза, припала головой к его плечу. Она заговорила торопливо, высказывая все, о чем собиралась сказать всю весну, но о чем до сих пор ей трудно было заговорить с Бушмаром:
— …Мы тогда и хлопчика моего заберем сюда. Хорошо, Лявонка? Он скоро подрастет, помогать тебе будет. Ты, Лявонка, распишись со мною или обвенчайся — надо сделать что-нибудь, или слово мне дай, дак я тогда спокойней буду. А не хочешь, может, венчаться или расписываться, дак я и так могу с тобой жить, только чтоб ты мне сказал без обмана, что я твоя жена. Можно и так, если хочешь, люди теперь по-всякому живут…
Он встал подправить в лампе огонь. Она ждала, сидела тихо. Ей показалось, что он в эти минуты стал таким, каким ей хотелось — ласковым, добрым. Он сел рядом с нею и молчал долго. Она положила голову ему на плечо. Но он отстранился и не спускал с нее глаз:
— А этот твой хлопчик, которого надо забрать сюда, — от кого? Может, от поручика?
Она ужаснулась:
— Ты что?! Ты ж сам знаешь!..
— А ты скажи.
— Зачем ты так?
Он все смотрел на нее.
— Ну от покойника… Помер ведь…
Она громко заплакала. Сгорбилась, уронив руки.
Бушмар стоял посреди хаты, прижмурив глаза. Он видел Амилю прежнюю, ту, которую он носил на руках по заснеженным полянам в лесу. Он видел ее рядом с собой, там, на поваленном дереве в снежные ночи. Слышал и смех ее — поручику. Перенесся с ней и в ту раннюю весну, в тот вечер, когда, не помня себя, подхватил ее за воротами на руки и помчал в хату. Привиделись ему и все те последующие дни и недели, месяцы… Когда он уже стал не пускать ее к Андрею, к этому ненавистному брату ее, этому ворогу, злыдню…
Вот уже он видит Андреево лицо — это насмешливое лицо!
Андрей своего добьется, сделает все, что задумал. Он ведь на самом деле готов смести Бушмарову усадьбу, так же, как отшвырнул дорогу, как за лесом отрезал самую лучшую делянку. Все слушаются его, не поможет и хитрость старого Винценты. Все произойдет осенью, как сказал Винценты. Андрей орудует, Андрей старается, Андрей — Амилин брат.
— А если я богатства своего лишусь?! — выпалил Бушмар. — Дак что тогда будет с женкою, с детьми и своими, и поручиковыми…
Он шевельнул бородою.
— Не поручиков! — крикнула она.
— Нет, нет, это я просто так! — подступил он к ней на шаг, растерявшись от ее крика.
— Дак чего ж ты.
Она заплакала громче, плечи ее затряслись, голова свесилась на руки. Сквозь пальцы капали слезы.
Бушмар присмотрелся. Словно никогда он не видел человеческих слез, таких горючих. Лицо его преобразило странное выражение. Удивление? Нетерпение? Новое понимание вещей?
— Перестань, — сказал он уже ласковее.
— Лявонка, что мне робить? — едва выговорила она сквозь слезы.
Амиля силком усадила его возле себя. Выплакивала свои слезы долго на плече его. И это чудесным образом изменило Бушмара. Он стал утешать ее, успокаивать. Прижимал к себе ее лицо. И все старался скривить губы в тихую улыбку.