Оползши на землю, она, черная, скорчившаяся, маленькая, уткнулась головою в комель дерева, лицом вниз, и замерла. Но через полминуты резко оторвала голову от земли, посмотрела вверх и уронила голову снова. И так повторялось много раз. Видимо, душа ее не мирилась с немощью тела, и кипела, и рвалась. Вдруг всю ее сотрясли рыдания. Плакала она не детским голосом, но это плакал ребенок, а не женщина, еще не так давно опекавшая два существа, еще более беспомощных, чем она сама. У нее уже и слез не было, и глаза оставались сухими, когда она плакала. Наконец спасительный сон навалился на нее, но это было лишь краткое избавление. Начались сонные кошмары, лишенные четкости и каких бы то ни было форм. Бесприютность, изгнание, смерть, сиротство, материнские глаза перед концом, грохот немецких бомб, гул самолетов, безжалостность, жестокость — все это полосами огня и земли чередовалось перед нею и не давало испытать счастье в забытье. Это длилось долго. Может быть, целую вечность, которую сулит христианство заблудшим и раскаявшимся душам. Но вот она поднялась и села. Звездное небо было над нею. Звездное небо и черные деревья. Стояла тишина. Она прислонилась спиной к дереву и так, сидя, сразу уснула и уже не слышала, как голова и плечи ее скользнули по стволу вниз и она опять очутилась на земле.
Прошло много времени, ибо когда она проснулась, солнце опускалось к горизонту. Разбудили ее выстрелы и крики. Стоя под деревом, она видела, как бежали куда-то красноармейцы, слышала, как вокруг стреляли, как где-то на опушке рассыпал дробь пулемет, а в другой стороне проезжали грузовики. Лес ожил, и она озиралась по сторонам, а потом притаилась за деревом. И вдруг увидела, что прямо к ней бежит немец. Она узнала его сразу, хотя до этого и не видела немцев вблизи. Он был уже шагах в шести от нее, когда вдруг услыхал впереди, как и за спиною у себя, крики и топот бегущих людей. Заметался. Она дрожала и не спускала с него глаз. Он упал на живот, распластался и стал стрелять куда-то перед собой. Она видела его спину, потом краем сознания отметила, что он напряженно во что-то целится. Но что это значило, дошло до нее позже. Теперь же она не сводила глаз с его спины, его головы. Цепенящий страх, близость неминуемой смерти, остатки ночных кошмаров — все это одновременно владело ею. Чтобы не спугнуть немца, она тихонько попятилась, потом пустилась бежать. И увидела трех красноармейцев. Они лежали в траве и, протянув перед собою винтовки, куда-то зорко всматривались. Она тронула одного из них рукой.
— Падай и лежи! — грозно приказал он ей.
— Там немец лежит и стреляет. Во-он там.