Это было внезапно. Винценты вздрогнул. Бушмар откуда-то ехал вдоль леса и из-за поворота показался неожиданно. Винценты останавливается и дрожит.
— Откуда это едешь, пане? — молвит он.
— От я тебе зараз скажу, откуда я еду, — слышит он Бушмаров ответ.
Тогда он пытается умилостивить Бушмара разговором:
— Это я чтоб пройтись. За сучьями выбрался. Ты думаешь, мне в хате вольно не дают сидеть? Упаси бог! На сына и на невестку я не пожалуюсь. Это я сам, чтоб пройтись. По воздуху…
Говорит слабым, полным отчаяния голосом и смотрит, как Бушмар слезает с саней и привязывает своего коня к придорожному дубку.
— По воздуху это я…
— От тут тебе зараз будет и воздух.
Бушмар с дьявольской улыбкой на лице направляется к Винценты. Борода скособочилась от того, что стиснуты зубы. Брови сдвинулись и съехали вниз так, что аж закрыли глаза. Но глаза эти пожирают старого Винценты. Он чувствует это еще издали и опускает на снег хворост. Бушмар, не торопясь, берет его за лацканы.
— Гва-а-алт! Пане, что робишь!
— Тихо, не ори!..
Они так и стоят, впившись друг в друга глазами, — один глядит, словно огнем жжет, другой моргает и пускает по щекам две слезины.
— Дак тебя сын не гоняет за хворостом?
— Упаси бог, это я сам, чтоб пройтись…
— Хороший у тебя сын. Это тот, что оженился недавно?
— Ага, тот самый…
— Кого ж он взял?
— Взял, пане…
— Что ж он мою женку не взял?
Винценты, подогнув колени, опускается на снег, и голова его вяло свешивается набок. Бушмар действует не спеша. Он как держал за лацканы Винценты, так и несет его прямо перед собой и с размаху ударяет о дерево.
— Гык! — только и выдохнул Винценты и повалился навзничь. Шапка с головы его съехала, и голова легла на нее.
Бушмар безумно глянул на старика и, по-прежнему не спеша, сел в сани и свистнул кнутом над мерином.
Бушмар опомнился тогда, когда он уже въезжал на свой двор. Тут он забеспокоился. «Убил или, может, оглушил только, да готово повернуться все как после того райисполкомовца». И хоть на него часто нападало теперь безразличие ко всему, в эту острую минуту он сильней, чем обычно, почувствовал красоту и дыхание этого синего леса, и этого дубового шума, и смолистый запах зимней хвои.
Бушмар бросился к конюшне, распряг коня и приготовил возок в далекую дорогу. С огромным нетерпением ждал он вечера. Был сам не свой, выбегал из хаты глянуть, не меркнет ли над лесами день, несколько раз подсыпал коню перед дорогой овса…
— Я поеду к брату, — сказал он Галене.
— Что это вдруг?
— Съеду на время…
— Чего это? — встревожилась она.
— Надо мне уехать отсюда.
Она застыла перед ним в молчаливом ожидании.
— Не убил ли я часом Винценты…
— Когда?
— Только что…
— Где?!
— Ай!
Он отмахнулся от нее рукой, как от назойливой мухи, гневно пронзил ее взглядом.
— Ты вечно сам себе беды натворишь. Сам накликаешь несчастье на свою голову…
— Молчи! — гаркнул он страшным голосом. — Из-за тебя это все!
— Из-за меня?!
— А из-за кого же?! Ты мне когда призналась, что он таскался сюда или сына своего присылал? Что тут против меня все подстраивалось…
Галена стояла белая как полотно.
— Когда ты мне призналась, что он тебя подговаривал бросить меня? Сразу не сказала, когда я только пришел, а посеред зимы призналась!..
— Не было в чем мне признаваться.
— Выходит, что было, если не признавалась, если сразу не сказала ничего!
— Как же я могла тогда говорить с тобой про такое, не помнишь, каким ты был тогда, в тот первый вечер?
— Молчи, у меня в голове теперь весь свет переворачивается. Меня за сердце взяло. Молчи, коли на то пошло, а то зараз и тебя прикончу!
— Меня? За что?!
— За все!
— Что ты бросаешься этакими словами?
— Ай!
Он взмахнул руками и выбежал из хаты. Затем вернулся, подбежал к люльке, посмотрел на сына. И рванулся тотчас же, будто сделал что-то недоброе.
Синел вечер. Бушмар запрягал коня. Галена на крыльце плакала. Бушмар не замечал этого. Он быстро погнал коня в дорогу. За лесом, где должен был лежать убитый Винценты, Бушмар пустил коня медленно. Он оглянулся. Никого нигде не было видно. Темень густела в кустах и под деревьями. Он свернул к тому месту и присмотрелся. Никого не увидел. Странный след, целая дорога канавкой тянулась напрямик через поле к тропке, ведущей в деревню.
— Жив, — пробормотал Бушмар, — пополз домой.