— Немец может умереть, нужен доктор.
— А я что, знаю, где этот доктор? — развел тот руками, и в голосе его прозвучал протест: «Чего вы привязались ко мне? И без того меня вчера измотали, отца не давали похоронить!»
Олечка стояла сзади тихая, безмолвная — совсем ребенок.
— Покажи мне, где у вас доктор, — обратился к ней солдат. — Идем.
— В нашем местечке теперь нет доктора, — ответила она. — На войне доктор.
— А где же вы лечитесь, если кто заболеет?
— Если кто заболеет, полежит-полежит и сам поправляется.
— Где же все-таки найти доктора?
— Может, он и так выздоровеет?
— Может, и выздоровеет. Но доктор все равно нужен, написать акт о смерти или о том, что он болел и я не мог его своевременно доставить.
— Доктор есть, но в другом местечке, в десяти верстах.
— Запряги коня, — сказал солдат парню, — привезем доктора.
— Хорошо, — волнуясь, ответил парень. Могло показаться, что он чему-то обрадовался. — А когда ехать?
— Надо поскорее.
— Дай ему чего-нибудь поесть, — обратился солдат к Олечке.
Парень и Олечка вышли в сени и стали советоваться. Она сказала:
— Я сварю чугунок картошки, есть накопанная, и солдата накормим, а немцу молока дам.
Получалось так, что и парень здесь как бы хозяин и с ним надо советоваться.
— Хорошо, — согласился он. — Пока ты управишься, я успею телегу наладить.
— Мне еще надо корову подоить.
С каким рвением он взялся за работу! Как все отлично складывалось! Нашлось какое-то дело, и отдалилась необходимость выбираться в неизвестную дорогу, чего-то искать в неуютном мире. Он осмотрел телегу: старая она, изношенная, поломанная. Пока в дорогу — надо все скрепить, связать. Он и взялся за это. Потом подошел к лошадям. Лошади, поев сена, обнюхивались. С видом знатока он приподнял верхнюю губу у Олечкиной лошади и проверил зубы. Вымостил сеном телегу, напоил лошадей и запряг свою. Завтракая вместе с солдатом и Олечкой, сказал ей:
— Твой конь старый очень, я ему в зубы смотрел. Неудивительно, что он такой худой, ему жевать нечем.
— И у тебя худой.
— Но он молодой, ему всего пять лет. Мой — пристал. Харчи бы ему да отдых, был бы у меня как лялька.
Олечка показала, куда ехать, и он вместе с солдатом отправился в путь. Солдату хотелось поскорее отделаться от всей этой волынки, и он торопил своего возчика, а тот исполнял свои обязанности с усердием человека, который с этого хлеб ест. Добрались они до местечка быстро, но доктора там не застали — уехал к больным в какое-то село, зато они разыскали фельдшера, казенного, из амбулатории, и солдату удалось довольно скоро вместе с фельдшером выехать назад. Фельдшер этот был человек местный. Работая при докторе долгие годы, он приобрел всестороннюю практику, жизненный опыт и неплохо разбирался в болезнях. Всю дорогу он расспрашивал — а откуда, а как, а что, солдату было веселее, потому и не особенно спешили.
Скрипучая телега двигалась медленно, и молодой возчик разглядывал окрестности. День выдался солнечный. На березах трепетала желтая листва. В чистом поле по дороге мчался вдаль подхваченный ветром одинокий листок. Придорожные леса неподвижно сторожили спокойствие осени. На скошенных лугах и сжатых полях бродил скот. Прозрачная осенняя грусть, казалось, висит в воздухе, мягко и нежно опускаясь на землю. Кусты шиповника стояли голые, сверкая красными плодами. Молодой возчик подергивал вожжами, и ему хотелось остановить лошадь, подойти к шиповнику и нарвать, неизвестно зачем, полную шапку ягод. Его душу успокаивала дорога, неторопливая езда, осень и тишина. Ему казалось, что из этих мест уже никуда не надо выезжать, никуда и никогда, что не надо искать пристанища в свете и что все здесь очень похоже на тот уголок земли, откуда он выехал со своими родными и близкими.
В таком состоянии души он въехал в Сумличи и остановился перед уже хорошо знакомой ему Олечкиной хатой. Солдат сразу же соскочил с телеги и направился в хату, а следом за ним и фельдшер.
Когда молодой возчик появился в хате, он увидел, что немец лежит все там же, на лавке, а Олечка поит его из ложки молоком. Солдат сидит задумавшись, а фельдшер внимательно приглядывается к немцу. Когда же Олечка с пустой миской отошла к печке, фельдшер начал выслушивать и ощупывать больного. Повозившись с ним несколько минут, он посмотрел немцу в покрасневшие глаза и с живостью сказал:
— Э, братец мой немец! Напрасно же меня тобой напугали. Ты же теперь сто верст пешком без отдыха отмахаешь. Ну что ж, поправляйся да ума набирайся. Это не повредило бы, а то столько беспокойства из-за вас. До самых Баранович доперлись. Чего? По какой надобности?