Тусклую лампочку на веранде заменил на стоваттную, найденную им на антресолях (лишь бы выдержала проводка), пусть горит всю ночь. "Да, конечно, отгонять силы тьмы и соседей", - комментирует его усилия Машка.
Уже к ночи вдруг: а все необъяснимое легко объяснить, если Машка с ними заодно! Чушь, бред, мерзость, но... И он пошел по цепочке причинно-следственных: пока он ломился в дверь, выпустила их через окошко, спокойно заперла окно изнутри и, с самым невинным видом, пошла встречать его, по дороге могла стереть их следы в коридоре (там же всегда лежала половая тряпка), если следы вообще были, сейчас сухо и нет грязи. Но зачем? Зачем?! Так! Если он задает такой вопрос, значит, еще не свихнулся... полностью. А если он вдруг найдет ответ?! А последняя электричка уже ушла, уже поздно. Она испытывает его. Это какой-то тест? Но тест на что?
Неужели таким путем хочет удостовериться в психической устойчивости отца ее будущих детей? Бред! А что, если это просто розыгрыш?! Вот такой, злой немилосердный, тяжеловесный, по сговору с какими-то соседями. Может, и задумывался как веселый и милый, но получился злым и тяжеловесным. Нет, Машка не могла. И эта ее тревога за него и все попытки помочь... такое имитировать невозможно. Другая в ужасе сбежала бы от внезапно глюкнувшего друга. (Сегодня у него люди в тогах исчезают в доме, а завтра тебя же задушит в кровати!) А, может, потому и не сбежала, что сама же придумала и продолжает розыгрыш? Но причины, цели нет. Нет и не может быть! После розыгрыша всегда наступает восторг разыгравших - вот какие мы молодцы, хи-хи, ха-ха, в этом весь смак. Но Машка?! Как все-таки низко он мыслит! Паршивый привкус какой, будто поймал себя на мысли об инцесте или о том, что неплохо, если б Машка вдруг умерла, тогда бы он мог познакомиться с кем-то получше и без угрызений совести перед брошенной Машкой. Только в этих двух вариантах его извинило бы, то, что это так, не всерьез, просто похоть души и мысли (было б так, наверное, если б такие чудные мысли, в самом деле, его посетили), а вот насчет того, что Машка с ними заодно!
Но он же любит ее. Любит! А все остальное вообще не имеет никакого значения.
Сказал ей:
- Пойти, что ли, перевернуть ту твою бочку под стоком, - делано рассмеялся, - вдруг те двое как-нибудь умудрились в ней спрятаться.
- Дурак! - она-то думала, что все уже позади, он разобрался в себе, отвлекся, и все у них стало по-прежнему... и неприятно от того, что он вот так обошелся с ее детским воспоминанием и сделал это специально, демонстративно даже.
Он извинялся долго, неумело, чуть ли ни фальшиво. И ненавидел себя за собственную бездарность.
Ночь. Слава богу, последняя. Конечно, надо им было уехать. Зачем он подчинился Машке? Ночью гуляла все та же компания: те же самые голоса, те же самые разговоры. Машка, пробормотав что-то такое про дежавю, уснула. Кажется, она его простила. Счастье, что она отходчива. Скрип калитки, к ним вошли. Неужели, дежавю до такой степени? Славик поднялся, подошел к окошку. Двое ведут третьего. К ним на веранду. Ведомый с мешком на голове, руки за спиной, очевидно, связаны, воли к сопротивлению нет. Славик поразился, как ясно работает голова, в то время как сердце и прилегающие сосуды сейчас полопаются от напряжения. Но самое страшное - противоестественное и страшное: эти двое вполне добродушны, этакие студенты, возвращаются из экспедиции ли, с практики, не ожидали сами, что найдут редкостный экземпляр жука или бабочки, сейчас удивят своего препода.
Все было настолько реально, что Славик понял, что сошел с ума.
Кто-то в сенях спокойно совершенно спокойно снял крючок, вынул черенок лопаты, которым Славик и в эту ночь заблокировал дверь, и впустил их в дом. Славик, покрытый крупным, леденящим потом стоит, вцепившись в свой топор, понимает, что не сможет ни броситься к ним, ни закричать. Прийти на помощь их жертве не сможет. Сдвинуться с места не сможет! Если он сейчас сошел с ума, то это был бы лучший вариант. Скрип кухонной двери, шаги по линолеуму кухни отличаются от шагов по дощатому полу коридора, и все стихло. Неестественная, чрезмерная тишина. Он не сразу понял, они не дошли до окна кухни, шаги оборвались где-то возле кухонного стола. А там ни подпола, ничего.