Очень аккуратно сделанная Автором отсылка к «Ричарду III» стала почти незаметным узелком в пёстрой исторически-сатирической ткани Романа. Если не знать, что глава 16 «Казнь» соотносится Автором с тридцатыми годами ХХ века. В этом контексте даже косвенное упоминание пьесы о сухоруком тиране и властолюбце, жестоко расправившемся со всеми бывшими соратниками и родственниками, не может не иметь особого значения. Наш Роман уже был косвенно связан с Ричардом III через образ Аннушки-Чумы. Известно, что Пушкин отчасти списал у Шекспира сцену обольщения Доны Анны у гроба мужа. Впрочем, Шекспир тоже списал у предшественников, а те отразили исторический факт женитьбы Ричарда Глостера на вдове бывшего противника. И вообще образ шекспировского Ричарда слишком ярок и объёмен на фоне его собственных врагов и жертв, чтобы считать этого героя просто злодеем. Нет, конечно, Ричард – это «бич божий», призванный наказать свою родню, всю отупевшую от беззакония элиту. Не исключая и себя, поскольку лишь в одной из ипостасей – духовной, Ричард есть орудие ангела возмездия, оставаясь одним из беззаконных Йорков.
Совсем недавно этот шекспировский сюжет был снова разыгран в бывшем Королевстве Непал. Но и в нашем «тридесятом царстве» разве не разыгрался этот же сюжет перед Великой войной? Допустим, такая деталь как сухорукость тирана – чисто случайное совпадение. Но всё остальное – интриги, казни, неудержимая воля к власти, уничтожающая под корень беззаконную большевистскую элиту. Это уже не совпадение, и не случайность, это закономерность развития. Собственно, видимо в этом и есть отличие символа 17 от идеальной семёрки. В реальной жизни Закон приходит в тёмное беззаконное царство вовсе не в светлых рыцарских доспехах. Ангел воздаяния одет в те же чёрные и окровавленные одежды, отличаясь лишь методичностью и беспощадностью. Впрочем, этот процесс очищения не грозит тем, кто готов услышать и понять дух времени. И потом в разные эпохи степень беззакония бывает разной, как и законы. Традиционная визуальная символика 17 стадии – это предутренние сумерки, где единственными светлыми пятнами являются звёзды на тёмном небе. Символика звезды, небесного светила или ангела одинакова и в библейских иносказаниях, и в космогонии Аристотеля. Это источник чистого знания.
Кстати, в 17 главе тоже присутствуют валютные ценности, как и в 15-й. Но на этот раз центральный персонаж, бухгалтер Ласточкин с самого начала желает вернуть обществу доверенные ему ценности. И всё равно попадает в ту же ловушку, что и Босой. Никанор Иванович тоже считал, что хранит простые рубли, то есть обыденную житейскую мудрость, пусть даже и в оригинальной упаковке. Так и профессор Зорькин как лидер юридической корпорации честно проповедовал простые ценности своей науки. Однако юриспруденция, как и остальные гуманитарные науки – это в лучшем случае система эмпирических знаний, а в широком применении – это дисциплина, свод нормативных правил, не всегда адекватных действительности, особенно политической.
В том числе и поэтому Прохор Петрович, надеявшийся на свой высший правовой статус, и сам Ласточкин пострадали во всей этой истории. Однако спрашивается, за нарушение какого закона, писаного или иного, пострадал бухгалтер Варьете? Он же честно хотел сдать деньги и отчёт, чтобы всё было по закону. А его взяли и арестовали, как и Зорькина временно поразили в правах вместе со всеми конституционными судьями. Ответ, видимо, кроется в валюте, о своём владении которой Ласточкин не догадывался, как и Босой. Иностранная валюта – это аллегория тайного знания, знания на непонятном его владельцу языке. Юридическая наука обладает и оперирует огромным пластом накопленного опыта цивилизации. Но исследует и применяет на практике лишь ту часть, которая лежит на поверхности, имеет светскую, мирскую, обыденную ценность.