Но вернёмся к слову «иностранец». В тексте Романа это слово последний раз применяется к Воланду в 20 главе, когда Маргарита только находится в процессе преображения. И более ни разу в оставшихся 12 главах, где иностранцами именуют других персонажей. Зато в первых двадцати главах это слово используется более 60 раз исключительно по отношению к Воланду. Из них 30 раз в одной только первой главе. Можем предположить, что дело не только в Воланде, но и в постепенном изменении отношения в отечестве к Слову.
С двумя портретами Воланда в начале и в конце пути мы разобрались, наконец. Теперь можно двигаться дальше по тексту 32 главы, где Воланд со свитой спешились «на каменистой безрадостной плоской вершине». В параллельном тексте 22 главы внимание Маргариты переключается от Воланда к начинающемуся Балу и своей безрадостной роли на плоской вершине лестницы. В параллельном месте 24 главы после краткого обсуждения природы самого Воланда, разговор переходит на обсуждение романа мастера. А затем и к самому роману о Пилате, где речь идёт о «странной туче», прилетевшей к месту казни на Лысой горе.
Два «ключа»: первый и четвёртый – применяемые вместе к 32 главе позволяют сопоставить начало 23 главы и начало 25-й. Казнь на Лысой горе нужно сопоставить с казнью героини на вершине лестницы. Эту связь мы уже обнаруживали, сопоставляя 23 главу с 16-й. Теперь мы нашли ещё одно подтверждение нашей догадке о том, какова была судьба Воланда, отсутствующего во время Великого бала у сатаны. Одинокий Пилат на своём балконе вынужден пережидать время грозы. И это ожидание может показаться вечным заключением, в котором пребывает герой романа мастера в 32-й главе.
В коротком диалоге Воланда с Маргаритой тоже есть за что зацепиться, особенно вот за это крылатое выражение: «тот, кто любит, должен разделять участь того, кого он любит». Очень романтично, не правда ли? Хотя речь идёт о единственном верном друге Пилата, разделившем участь двухтысячелетнего ожидания искупления. Вот только единственном ли? Ведь «тогда, давно, четырнадцатого числа весеннего месяца нисана» у Пилата появился ещё один любящий друг. Это он снится Пилату две тысячи лет, что означает настоящую любовь Пилата к нищему философу Га-Ноцри. Но тот, кто любит, должен разделять участь того, кого он любит! Не означает ли это, что Пилат разделяет участь самого Иисуса. Отсутствие зримого образа Учителя в последней главе вовсе не означает, что этого образа нет. Мы уже могли бы на примере Маргариты и Воланда научиться видеть такие незримые образы. Может быть, и на этот раз получится?
Если Пилат разделяет участь своего Учителя, то и сам Иисус находится в этом же плену двухтысячелетнего ожидания искупления и свободы. Автор не случайно многократно и в этой главе, и в параллельных местах разлил яркими пятнами лунный свет. Ведь именно вечно обманчивый свет Луны держит в плену Пилата и его любимых друзей. Пилат завидует Левию, потому что тот находится рядом с Учителем. Но есть ли радость тому от этого пребывания с ним вечного студента, так и не сумевшего понять Учителя. И где-то внизу, где виден в лунном свете древний Ершалаим, пребывает в вечности вместе с Ним его любимый ученик, страдающий от вечного клейма Предателя. Разве кто-то сомневается в том, что Учитель любит всех своих учеников? Но это означает, что он должен разделять участь того, кого он любит!
Мы уже вскользь упоминали о течении «тысячелетников», возникшем в раннем христианстве. В двух словах это учение изложено в одном из посланий апостола Петра: «Одно то не должно быть сокрыто от вас, возлюбленные, что у Господа один день, как тысяча лет, и тысяча лет, как один день».[95] События евангельской Мистерии призваны дать земное воплощение духу Иисуса, Слову, чтобы повести за ним учеников и последователей. Но не означает ли это, что два дня пребывания Учителя в плену у смерти в ходе Мистерии могут в реальной Истории означать двухтысячелетний плен, разделение участи всех учеников и последователей, кто с любовью участвует в этой вселенской трагедии подлунного мира.