Выбрать главу

Они купили его практически за бесценок. Но вот ремонт и переделка…

Деревянные панели во всех комнатах, камин, который сначала разобрали, а потом собрали по камешку, — он влюбился в этот камин у антиквара-англичанина с первого взгляда. На окнах — тяжелые драпировки с кистями. Суперсовременная кухня, камчатные полотенца и столешницы из серого мрамора. Ванные комнаты при каждой спальне, мебели немного, зато вся антикварная. На стенах — гравюры XIX века со сценами охоты, вот только рамы, пожалуй, чересчур золотые и слишком широкие.

Чуточку попахивает нуворишеством, но хозяева, к счастью, этого не ощущают.

Мужчина в «костюме выходного дня»: на нем твидовые брюки и голубой кашемировый свитер с высоким воротом (подарок жены на пятидесятилетие). Ботинки от Джона Лобба — от этой марки он не откажется ни за что на свете. Носки на нем, естественно, фильдекосовые и длинные — до середины икры. Это нормально.

Он довольно лихо ведет машину, обдумывая дела. По приезде нужно будет поговорить со смотрителями о доме, о хозяйстве, о подрезке буковых деревьев, о браконьерах… Как же он все это ненавидит.

Он не любит, когда его держат за идиота, а эти двое смотрителей над ним просто издеваются. За работу они принимаются в пятницу утром, спустя рукава начинают лениво бродить по участку — да и то только потому, что знают: вечером приедут хозяева, и нужно изобразить вид деятельности.

Ему следовало бы вышвырнуть их вон, но сейчас у него совершенно нет на это времени.

Он устал. Ему осточертели его компаньоны, любовью с женой он практически не занимается, ветровое стекло напоминает комариную братскую могилу, и все так же барахлит жиклер.

Женщину зовут Матильда. Она хороша собой, но на ее красивом лице читается горечь ее жизни.

Она всегда знала об изменах мужа, и ей точно известно, что теперь он хранит ей верность исключительно из-за денег.

Она с грустным видом сидит на «месте смертника» — как всегда во время их бесконечных субботне-воскресных поездок.

Она думает, что никогда не была любима, что у нее нет детей, а еще — о малыше сторожихи, которого зовут Кевин, в январе ему исполнится три годика. Кевин — какое ужасное имя. Будь у нее сын, она назвала бы его Пьером — в честь своего отца. Она вспоминает, какую ужасную сцену закатил ей муж, когда она заговорила об усыновлении… Но вместе с тем она думает о том миленьком зеленом костюмчике, который заприметила несколько дней назад в витрине «Черутти».

Они слушают «Fip». Хорошая радиостанция: классическая музыка — это надежно, а музыка разных народов всегда создает впечатление, что ты открыт всем ветрам мира, и короткие выпуски новостей — такие короткие, что чужие несчастья не успевают пробраться к тебе в салон.

Они проехали пункт оплаты за проезд. Они так и не сказали друг другу ни единого слова, а до дома еще ох как далеко.

«Опель»

Ну, вот она я, иду по улице Эжен-Гонон.

Это целая программа. Заданный маршрут.

Да вы что? И правда не знаете улицу Эжен-Гонон? Бросьте, вы меня разыгрываете!

По обе стороны этой улицы стоят маленькие каменные домики, в маленьких садиках ухоженные лужайки, на окнах — навесы из кованого железа. Знаменитая улица Эжен-Гонон в Мелоне.

Ну конечно вы знаете Мелон… Тюрьму, сыр бри — которому не помешала бы лучшая реклама, — и железнодорожные аварии.

Мелон.

Шестая зона по проездному билету.

Я несколько раз в день прохожу по улице Эжен-Гонон. Четыре раза в общей сложности.

Я иду на факультет, возвращаюсь с факультета на обед, затем снова на факультет и обратно.

К концу дня я как выжатый лимон.

Ну, внешне это никак не проявляется, но себя-то чего обманывать! Десять лет подряд по четыре раза на дню ходить по улице Эжен-Гонон в Мелоне, направляясь на факультет права, чтобы сдать экзамены и получить наконец специальность, которая тысячу лет никому не нужна,… Гражданский кодекс, уголовный кодекс, лекции, конспекты, статьи, абзацы наизусть и бесконечный Даллоз /Даллоз — Виктор Алексис Дезире (1795-1869). Французский юрисконсульт. Создал вместе с братом Арманом издательство, опубликовавшее «Справочник по французскому законодательству и общему праву»/ — полный набор удовольствий! И все это ради профессии, которая заранее вызывает у меня отвращение.

Ну признайте — есть от чего дойти до ручки к концу дня.

Итак, в данный момент я в третий раз на сегодня прохожу привычным маршрутом. Я пообедала и решительным шагом возвращаюсь на юридический факультет Мелонского университета… Гип-гип, ура! Закуриваю. Обещаю себе — это последняя!

И сама же смеюсь: две тысячи первая последняя в этом году…

Иду вдоль маленьких белых домиков. Вилла «Мари-Тереза», вилла «Радость моя», вилла «Тихое гнездышко». Весна. У меня начинается депрессия. Нет, ничего серьезного не происходит: ни крокодильих слез, ни транквилизаторов, ни отсутствия аппетита, ни желания закрыться у себя и никого не видеть.

Просто меня все достает — как это ежедневное «четырехразовое» путешествие по улице Эжен-Гонон. Кто знает, тот поймет.

Не вижу тут никакой связи с весной…

Погоди-ка. Весна. Птички галдят на тополиных ветках с набухшими почками. Коты устраивают по ночам адские разборки, селезни обхаживают уток на берегах Сены. И еще влюбленные. Не говори мне, что ты их не замечаешь, они повсюду. Слюнявые поцелуи, джинсы, которые вот-вот лопнут в районе ширинки, шаловливые ручонки и ни одной свободной скамейки. Я от этого с ума схожу.

Шизею. Вот и все.

Завидуешь? У тебя никого нет?

Я? Завидую? Мне — одиноко? Неееет, конечно, нет… ты что, издеваешься?

(…)

Пффф, несешь невесть что. Не хватало мне только завидовать этим придуркам, задолбавшим всех своим желанием. Черт-те что.

(…)

Ну да, да, да! Я завидую! Что, не заметно? Может, тебе очки дать? А то ты не видишь, как я завидую, как дохну от зависти, как мне не хватает лююююббвви.

Не видишь, да? Ну, тогда уж и не знаю, что еще тебе нужно…

Сама себе я напоминаю персонаж художника Бретешера: девушка сидит на скамейке, на шее у нее картонка, на картонке написано: «Я хочу любви!», — и из глаз ее фонтаном брызжут слезы. Ну вылитая я. Всем картинкам картинка.

Нет, я уже не на улице Эжен-Гонон (у меня все-таки есть чувство собственного достоинства), я в «Прамод».

«Прамод» несложно себе представить, они есть повсюду. Большой магазин, забитый недорогой одеждой — среднего качества, ну ладно, скажем — пристойного качества (я же не хочу, чтобы меня уволили!). В «Прамод» я работаю, зарабатываю деньги — это мои сигареты, мой кофе-эспрессо, мои ночные тусовки, мое дорогое белье, мой любимый Герлен, моя косметика, книжки, походы в кино. Короче — мое все!

Я ненавижу работу в «Прамод» — но что поделаешь? Носить дешевые тряпки, брать фильмы напрокат в видеоклубе Мелона, записываться в очередь на последнего Джима Харрисона в муниципальной библиотеке? Нет уж, лучше сдохнуть. Или работать в «Прамод». Да и вообще, если хорошенько подумать, то обслуживать толстушек-модниц гораздо приятнее, чем задыхаться от вони горящего масла в «Макдональдсе». Проблема в моих коллегах. Вы скажете — ну, девочка, проблема всегда в коллегах.

Ага, конечно, но вы наверняка не знакомы с Мэри-лин Маршандиз. (Кроме шуток, управляющую центральным «Прамод» в Мелоне действительно зовут Мэрилин Маршандиз /Игра слов: по-французски «marchandise» — товар…/ Это судьба.)

Итак, ну конечно, вы ее не знаете, а между тем она самая управляющая из всех управляющих «Прамод» во Франции. И вульгарная до ужаса.

Не знаю, как бы ее лучше описать. Дело даже не в ее внешности, хотя… ее отросшие крашеные волосы, черные у корней, мобильник, болтающийся у нее на бедре… Фу, гадость… Но, думаю, дело все-таки в ее душе.