Он пил кофе, а я не имела на это право, но я требовала до тех пор, пока он не решил дать мне маленький кипятильник с фильтром для кофе.
Мне было холодно, я опять потребовала небольшой обогреватель. Я надоедала ему при каждом удобном случае. И я держала удар, сама не знаю как. Может быть, с его точки зрения, я была жесткой, он даже, кажется, говорил «занудной», но от отчаяния я постоянно находилась в слезах. Однажды я заметила, что мои слезы почти доставляют ему удовольствие, и я решила больше при нем никогда не плакать. И в конце я уже сама требовала десерт, конфеты, фрукты, если он сам мне их не давал. Я не выносила, если он решал дать мне какую-то добавку к рациону не завтра, а в какой-то другой день.
Я боролась как могла, становясь все более агрессивной и стараясь забыть о той смертельной угрозе, что нависла у меня над головой. Но она все равно меня догоняла, что бы я ни делала, повергая в грязь и слезы.
В течение двух с половиной месяцев на мне были одни и те же трусики. Я их стирала, когда имела возможность, в раковине в ванной, хотя и знала, к сожалению, что они будут сохнуть два дня, а у меня нет других. Уже в конце первой недели я чувствовала себя грязной, я требовала свою одежду; он посылал меня к черту. Но спустя три недели или месяц — совершенно не представляю, когда это случилось, — я попросила постирать свое белье. И вот тогда он ответил: «Хорошо, я тебе постираю…»
Я выторговала еще одну уступку.
Его королевским подарком были не принадлежавшие мне шорты и маечка, которые он дал мне вместо моих вещей. Я спрашивала себя о нем самом, теперь таких вопросов было еще больше. Он достал эти мальчишечьи вещи из огромного четырехдверного платяного шкафа, набитого женской и детской одеждой. В этой комнате даже были плюшевые мишки, а внизу стояла детская кроватка, в то время как он утверждал, что у него нет ни жены, ни детей. И он мне вдалбливал, что теперь я его жена?
Я говорила про себя: «Кроватка, это вы в нее играете? Плюшевые мишки, это ваши? А одежда, она тоже ваша?»
Я всегда называла его на «вы», не только чтобы соблюдать дистанцию, но также потому, что надеялась, если я буду с ним вежливой, то и он будет со мной таким же… Он был враль. В глубине души мне было плевать на него, на его камин, которым он так гордился, и он верил мне, болван. Он выдавал себя за умного, хвалился, что все умеет делать, но на самом деле был ничтожеством и грязью. Если в самом деле у него были дети, то мне жаль, что им приходилось жить с ним.
Однажды он объявил, что уезжает в командировку на несколько дней. Прощайте, обеды наверху, мерзкие гадости, комната-голгофа — меня ждут несколько дней покоя. Но здравствуйте, печенье «Ник-Нак», гигиеническое ведро и банки дрянных консервов. Я отметила его отъезд в календаре: «Уехал». Когда он возвращался, я писала одну букву «В». Кажется, он уехал на пять дней.
Вдруг я оказалась в кромешной тьме! Не было света, не было вентилятора, не было обогревателя. Я была в полной темноте, как в могиле. Меня охватила паника. Я перевернула все вверх дном. Я пробовала вкручивать и выкручивать лампочки, выключатель не работал. Я больше не слышала шума вентилятора. Очевидно, произошла какая-то поломка на линии, и я задыхалась без воздуха, а главное, меня душил страх. Он предупреждал, чтобы я не шумела в своем тайнике, ведь кто угодно мог войти в дом и меня услышать. Но в тот момент мне было все равно. Я принялась звать его, но, вероятно, он уже ушел из дома.
«Я в темноте, мне плохо, я ничего не вижу, я обо все стукаюсь, мне не хватает воздуха!»
Никакого ответа. Я заорала еще сильнее: «Здесь нет света! Нет электричества! Спуститесь сюда!»
Видя, что никто не приходит, я немного успокоилась. К счастью, свет скоро дали, иначе я бы просто сошла с ума, проведя несколько часов в кромешной тьме и без воздуха. Но в этот раз я разозлилась, мне так осточертела эта крысиная нора. И я сказала себе: «Я убегу!»
Я придумала, что делать, но я не была слишком крепкой для этого. Я села спиной к двухсоткилограммовой двери, упираясь ногами в штабель коробок и в этот лежащий на полу хлам, я толкала дверь, чтобы привести в действие систему рельсов над моей головой. Я упиралась спиной изо всех сил моих тридцати трех килограммов, максимально изогнув тело. Мне удалось приоткрыть дверь на несколько сантиметров, но я уже была без сил, и мне надо было передохнуть. Мне не хватало упора, картонные коробки были неустойчивы, когда я в них упиралась ногами, нужна была более прочная опора.