Все затихли, с интересом ожидая моего ответа. Даже Лиля отвлеклась от своего стейка. Я сделала вид, что глубоко раздумываю, постукивая пальцем по краю бокала.
— Глинтвейн, конечно, звучит заманчиво, — начала я, и увидела, как в глазах Марка вспыхивает победа. — Но... — я протянула паузу, наслаждаясь моментом, — я никогда не видела северное сияние. Миллионы звезд в красивом зеленом свечении… Разве это не волшебство?
Марк смотрел на меня, и его улыбка стала мягче, задумчивее.
— Исландия, значит, — кивнул он. — Значит, берём тёплые пуховики, штативы для фото и... обещание не ссориться из-за карты маршрута.
— Обещание не даю, — парировала я с лёгкой ухмылкой. — Но готова на компромисс. За право выбора музыки в дороге.
— Договорились, — он протянул мне руку через стол для рукопожатия, но вместо этого поднёс мои пальцы к своим губам и легонько их коснулся. Этот простой жест заставил меня покраснеть и вызвал одобрительный гул гостей.
— Ну вот, теперь и планы на Новый год есть, — подвела итог Ирина, поднимая бокал. — За новые горизонты! И за то, чтобы они были счастливыми!
— За новые горизонты! — снова прозвучал дружный хор, и в этот момент, в тепле дружеской компании, с рукой Марка в своей, я почувствовала, что самые лучшие путешествия — это те, что только начинаются. И они точно будут прекрасными.
Мы просидели до глубокой ночи в тёплой, дружеской компании. Марк, как и обещал, терпеливо выслушал все байки Дениса с работы, искренне вникая в каждую историю, и не забывая поглядывать на меня — будто проверяя, всё ли со мной в порядке, всё ли мне комфортно. Ярик, к всеобщему удивлению, добился-таки того, что Лиля снисходительно позволила ему проводить себя до дома. А Даня, прощаясь, хитро подмигнул и пошутил, что, похоже, Марк уже приковал меня к себе на цепь и отпускать не собирается. Но, поймав его грозный, хотя и наигранный взгляд, мгновенно ретировался, крикнув на прощание: «До свидания, Марк Викторович!»
Когда квартира наконец опустела, погрузившись в благословенную тишину, мы остались еще немного сидеть за столом. Свеча догорала, отбрасывая тёплые, танцующие тени на стены. Мы разговаривали уже не так громко, перейдя на более личные, интимные темы — о страхах, о надеждах, о мелочах, которые важны только вдвоём.
— Знаешь, — начал Марк, отставляя в сторону свой бокал и придвигаясь ко мне ближе. Его пальцы мягко переплелись с моими. — Сегодня всё было так... правильно. Так, как я всегда подсознательно хотел, но боялся даже представить. Словно все разрозненные части пазла моей жизни наконец-то встали на свои места. И главная из них — это ты. Но есть ещё кое-что, что сделает этот вечер по-настоящему идеальным.
Я посмотрела на него, затаив дыхание, всем существом предчувствуя важность следующего момента. И он произнёс те слова, которых я ждала и одновременно боялась услышать, потому что они навсегда меняли всё.
— Я люблю тебя, Вероника. Всем сердцем люблю.
Воздух застыл в моих лёгких. Мир сузился до его лица, до его глаз, смотрящих на меня с такой беззащитной нежностью и надеждой, что сердце взлетело к самым небесам. Это было первое признание. Долгожданное. Окончательное. Искреннее. Я знала, что люблю его, я знала это намного раньше, чем он, но не могла произнести первой, давая ему время дойти до этого самому. И сейчас, глядя в его глаза, полные любви и немого вопроса, я наконец смогла выдохнуть то, что так долго хранила в самом сердце.
— И я тебя люблю, Марк.
Его лицо озарилось таким счастьем, таким всепоглощающим светом, что стало светло даже в полумраке комнаты. Он не сказал больше ни слова. Он просто притянул меня к себе, и наши губы встретились в поцелуе — медленном, глубоком, бесконечно нежном, в котором было всё: и боль прошлого, и радость настоящего, и обещание будущего. Это был поцелуй-клятва. Поцелуй-дом.
Потом он бережно, легко, как перышко, поднял меня на руки и понёс в спальню, не прерывая поцелуя. И мир за стенами перестал существовать. Остались только мы — два человека, нашедших друг друга сквозь хаос и боль, и тихий шепот догорающей свечи, свидетельствующий о нашей любви.
А за окном, как по волшебству, повалил густой снег — тихий, торжественный, словно сама природа решила укутать город в белое покрывало, чтобы никто и ничто не потревожило наш хрупкий, новорожденный мир.
Наша история была далека от идеальной — она была испачкана грязью, пропитана болью и оплачена слезами. Но она была нашей. И именно это делало её прекрасной. И я знала: какими бы ни были будущие бури, мы встретим их вместе. Потому что мы нашли друг друга. И этого было достаточно для самой лучшей из возможных сказок.
Эпилог
Ритмичные, почти гипнотические щелчки затвора сливались с отдалённым городским гулом, создавая причудливую симфонию момента. Ослепительный свет софитов бил в глаза, заставляя щуриться, но я ловила себя на том, что смотрю не в объектив, не в панорамы города, не в игру света — а только на него. Только его спокойные, тёплые глаза, в которых отражалось закатное небо и всё это невозможное, сбывшееся счастье.
— Bellissima! Прекрасно! — с темпераментным акцентом кричал фотограф, неутомимо меняя ракурсы. — Задержите этот взгляд! Magnifico!
Марк послушно придвинулся, его плечо коснулось моего обнажённого плеча. Его рука лежала на моей талии, и это было единственным твёрдым и реальным ощущением в этом парящем над миром волшебстве.
— До сих пор удивляюсь, как ты смогла убедить меня на всё это, — тихо, так, чтобы не слышал никто, кроме меня, произнёс он. В его голосе слышалась глубокая нежность.
Я улыбнулась, не отводя от него взгляда, позволяя легкой ткани моего платья трепетать на ветру.
— Потому что это красиво... — так же тихо ответила я, а затем наклонилась к его уху, чувствуя, как по его щеке пробегает лёгкая дрожь. — И ты красивый. Невыносимо красивый. А еще я вижу, что тебе тоже это нравится.
— Amore! Шёпоты — это очень романтично, но взгляд в камеру, per favore! — взмолился Паоло, но в его голосе слышалось одобрение.
Марк рассмеялся — тихим, счастливым, немного смущённым смехом, который знала только я. И в этот самый момент раздался очередной, решающий щелчок затвора.
— Bravissimo! — Паоло, кажется, подпрыгнул от восторга. — Capolavoro! Шедевр! Не двигайтесь!
Мы замерли, всё так же глядя друг на друга, и весь мир — шумный город, душистый ветер, уходящее солнце — сузился до пространства между нами. До его руки на моей талии, до моего дыхания на его щеке, до тихого счастья, которое уже не нуждалось ни в каких доказательствах. Оно просто было. Звучало в щелчках камеры, парило в розовом воздухе и жило в его влюблённом взгляде.
— Достаточно! — раздался наконец довольный голос Паоло, нарушая зачарованную тишину. Он опустил камеру, сияя улыбкой во всё лицо. — Все готовы к видеосъемке? Оборудование уже готовят внизу. Идемте, нас ждут!
Он сделал нам знак следовать за ним, уже деловито проверяя отснятый материал на дисплее. Его ассистенты проворно принялись собирать софиты и отражатели, их движения отточенные и быстрые.
Марк нежно коснулся моей руки, его пальцы мягко сомкнулись вокруг моих.
— Готовься к новому раунду, синьора Милеева, — прошептал он, и в его глазах плескалась тёплая, весёлая искорка. — И запомни этот момент. Именно так я буду всегда тебя любить. На вершине мира. В лучах заката.
Он бережно поправил сбившуюся фату, его взгляд скользнул по моим губам, и на мгновение мне показалось, что он вот-вот поцелует меня прямо здесь, перед всем городом. Но вместо этого он лишь улыбнулся — обещающе, счастливо — и предложил руку.
— Пойдём? Нас ждёт наш праздник.
И под аккомпанемент последних щелчков убираемой аппаратуры и восторженных возгласов Паоло, мы пошли к лестнице, спускающейся вниз, в шумный, полный света и смеха мир, где нас ждали самые важные люди в нашей жизни.
Вид, открывавшийся с бесконечной террасы виллы Чимброне в Равелло, был подобен ожившей фреске. Мы стояли на краю света, на самом острие Амальфитанского побережья, и Италия раскинулась у наших ног во всей своей ослепительной славе. Лазурная гладь Тирренского моря, пронзительная и бескрайняя, сливалась на горизонте с пастельным небом, уходя в сияющую, золотую дымку заката. Воздух был густым и сладким, напоённым ароматом лимонных рощ, цветущих олеандров и горного разнотравья. Тишину нарушал лишь далёкий, убаюкивающий шум прибоя, поднимавшийся с многометровой высоты, да счастливый смех, уносимый лёгким бризом. Это была не просто красивая картинка — это была сама Италия, вечная и прекрасная, затаившая дыхание в нашем самом главном дне.