Я подняла глаза. Наши взгляды снова встретились. Он ждал. В его лице не было презрения или злости. Он просто наблюдал за мной. За тем, сломаюсь ли я сейчас.
— Я… не знаю, — выдохнула я, не отводя взгляда.
Молчание. Он выдержал паузу, как хирург перед надрезом.
— Три, Благоволина. — Таким был его приговор. — Только три.
Он отвернулся и записал в журнал. Сухо. Безэмоционально. Как будто вычеркнул меня. А я села, не чувствуя под собой стула. И только тогда заметила, как моя рука дрожит.
— Никусь… — толкнул меня в бок друг, словно боясь нарушить хрупкое безмолвие аудитории.
— Не извиняйся, всё нормально, — я резко отмахнулась. Но не от него — от обиды, разочарования… и чего-то странного, щемящего в животе. Почему я чувствовала, будто подвела не себя, а его?
Я украдкой посмотрела на Марка Викторовича. Он больше не смотрел на меня, а уже терроризировал другую студентку. И все-таки в его лице что-то мелькнуло. Может быть, сожаление? Что бы это ни было — я поймала эту тень.
— Дело не в этом… Посмотри сюда, — Даня указал на свою тетрадь, исписанную каллиграфическим почерком лекций. — Я пролистал их все, и ни в одной из них нет ни единого упоминания о методике нейропсихологического исследования.
Я выхватила его тетрадь и лихорадочно пролистала, затем схватила свою и так же быстро просмотрела её. Важные имена и определения пестрели разноцветными маркерами, но среди них не было и намека на это злосчастное толкование. Я резко выдернула из-под носа Лили её тетрадь, над которой она склонилась, словно над священным писанием, и принялась отчаянно искать ответ на терзающий меня вопрос.
— Нет, ну не могли же сразу три человека прослушать и не записать! — возмутилась я, ощущая, как внутри закипает странное чувство, сочетающее в себе негодование и азарт. Неужели Марк Викторович решил специально меня завалить после моих тех высокомерных взглядов? Он вступил в игру?
— Отдай, — вырвала подруга лекции. — Потом с ним разберешься.
Окончания этой пытки я ждала, нервно постукивая каблуками по полу, пока преподаватель терзал очередного студента, безуспешно пытавшегося выдавить из себя хоть что-то связное. В итоге больше половины группы, как и я, получили свои «тройки» и с облегчением вздохнули, но только не я. Я жаждала справедливости! И раз он сделал свой ход — то теперь мой черед!
После окончания пары я хотела уже было рвануть с места к столу преподавателя, но увидела, как к нему уже пробирается через студентов Мария Андреевна. Мне очень хотелось подойти к нему и… И что? Поспорить? Начать качать свои права?
—Не сейчас, —Лиля дернула меня за рукав и потащила на выход и весь путь до кафе в ушах стояло эхо его голоса: «Только три…».
Глава 9
Марк
Когда пара была окончена, я торопливо выводил последнюю на сегодня тройку в журнал. Студенты, облегченно выдохнув, ринулись вон из кабинета, а среди них, краем глаза я заметил приближающуюся Баталову. Внутри все сжалось в тугой комок. Неужели она караулила за дверью, поджидая окончания лекции, чтобы вновь подойти ко мне под каким-то предлогом?
— Марк Викторович, мне нужна ваша помощь, не могли бы вы пройти со мной в мой кабинет? — спросила она, заметно волнуясь.
— Что-то срочное? — поинтересовался я, захлопывая журнал.
— Там моя статья для газеты… вернее, черновик. Вы ведь иногда редактируете, у вас стиль такой чистый и аккуратный. Не посмотрите?
Это было что-то новенькое, нечто большее, чем обычная просьба помочь достать старые методички или схемы на ватманах с верхних полок. Оставаться с ней наедине в ее кабинете совсем не хотелось, и я надеялся, что моя следующая фраза положит конец этой затее.
— Отправьте мне по почте или оставьте в деканате, — спокойно ответил я, хватая журнал и ключи, чтобы поскорее скрыться из ее поля зрения.
— Но… это ведь совсем не то. Я хотела бы услышать ваше мнение лично. Так будет точнее.
Она не унималась и явно не собиралась меня отпускать. Чтобы не портить рабочие отношения, я сдался:
— У меня есть только пять минут.
— Отлично, мне хватит, — она уже крутилась у двери, словно боялась, что я передумаю.
Кабинет Марии находился этажом ниже. Она шла впереди, слегка замедляя шаг и оглядываясь через плечо.
— Вот, сейчас покажу, — приоткрыв дверь, она жестом пригласила меня войти.
В ее кабинете было тепло, даже душно, в отличие от моего, где окна закрывались лишь по настоянию замерзающих студентов. На подоконнике стояла кружка с недопитым чаем и пара ярких папок. Мария проворно вытащила одну из них и положила передо мной на стол.
— Вот. «Социальное избегание как адаптивная стратегия в профессиональной коммуникации». — Она чуть усмехнулась. — Понимаю, иронично звучит в нашем контексте.
Внутри меня взметнулась ярость, но внешне я этого не показал. К чему эти намеки? К чему вообще всё это? Папка была покрыта слоем пыли, а значит, статья была написана давно, и её махинации перешли на новый уровень. Они уже всерьёз начинали меня раздражать. Я решил не поддаваться на провокации и не выяснять отношений, которых не существовало, поэтому повел себя как обычно: холодно, сдержанно и профессионально. Взял папку в руки и пробежался глазами по строчкам быстро, чётко, с тем вниманием, в котором не было ни сочувствия, ни раздражения, ни интереса – просто работа. Через минуту поднял голову и выдал отчёт, который от меня она и просила.
— Введение слабое, вы слишком долго добираетесь до сути. Первые два абзаца можно сжать в один.
Я перевернул страницу.
— Тут перегружено цитатами. Ваша мысль теряется. Уберите хотя бы две.
Мария закивала, подходя ко мне ближе.
— А в целом?
— В целом… — я вертел на языке не самые приятные и литературные слова, но произнёс лишь только одно. — Читаемо.
Я всучил ей эту пыльную папку в руки и зашагал на выход. Хватит с меня этого бреда.
— Подожди, — сказала она, когда я уже был у двери. — А может, останешься на пару минут? Я кофе принесу, посидим, поговорим, может быть, узнаю тебя получше, и ты раскроешься. Ты же никогда ни с кем не разговариваешь вне пар, словно тебе не интересно.
Повернувшись в пол-оборота, я посмотрел на неё как можно нахальнее и коротко, с сухостью кинул:
— Именно поэтому и не разговариваю, — а после вышел, оставив её с не самым приятным выражением лица, на котором слились воедино и раздражение, и злость, и обида. А затем направился к своему автомобилю, одиноко ждущему меня на парковке под дождём.
Студенческая парковка почти вымерла, словно поле после битвы. За время моего заточения в машине я провожал взглядом последние отъезжающие силуэты, сам же оставался недвижим. Руки, словно чужие, отказывались повернуть ключ зажигания, и я никак не мог их заставить.
Дома меня ждала звенящая, давящая тишина, в которой я рисковал окончательно свихнуться, поэтому мысль о возвращении туда казалась невыносимой. В этот миг всепоглощающего одиночества я остро ощутил потребность в родственной душе, и лишь один человек мог утолить эту жажду. Теперь без колебаний я повернул ключ, и мотор взревел, вырывая меня из оцепенения. Машина плавно выехала с парковки, взяв курс на уже знакомый адрес.
Квартира отца располагалась на противоположной от университета стороне города, в укромном районе, где время текло медленнее. Здесь, вдали от суеты, жизнь сосредоточивалась вокруг неспешных бесед у подъездов и неброского очарования местных магазинчиков. Обитель семейных пар и людей преклонного возраста. Этот район благоухал цветами, высаженными заботливыми руками местных жительниц. Клумбы, разбитые вдоль асфальтированных тротуаров, превращали место в подобие райского сада, где многоэтажки скромно прятались за пышными бутонами роз и пионов.
После нашей с отцом утраты, именно это цветущее безмолвие стало для нас спасением. Соседи, словно ангелы-хранители, окружали заботой и поддерживали теплыми беседами. Поэтому, когда я покинул отчий дом, переехав в собственную квартиру, сердце мое было спокойно, зная, что отец не одинок.