— Ребят, все нормально, — ответила я, смотря, как толпа у входа расступается и в помещение входит он, осматривая всех и останавливая свой взгляд на мне. — Извините, но я не хочу здесь оставаться. — они проследили за моим взглядом, понимая, к чему я веду, пока я вставала со стула. — Я ухожу, отмечайте без меня, я напишу, обещаю.
С этими словами я чмокнула Лилю, у которой потерялся дар речи и открылся рот, и Даню, который, на удивление, понимающе кивнул, а затем прошептал мне на ухо:
— Я буду ждать тебя дома.
И пока мой преподаватель пробивался ко мне сквозь огромную толпу студентов, я уже быстрым шагом шла на выход, но только не на главный.
Я рванула к черному выходу, с силой распахнув тяжелую металлическую дверь. Вместо ожидаемого снега под ногами хрустел сухой декабрьский асфальт. Переулок между клубом и соседними домами освещался только тусклым светом одинокого фонаря.
«Просто исчезни».
Но едва я сделала несколько шагов, дверь за моей спиной с грохотом распахнулась.
— Вероника, стой!
Его шаги гулко раздавались в узком проходе. Я ускорилась, но он был быстрее. Рука схватила меня за запястье и резко развернула. Я едва удержала равновесие.
Марк стоял так близко, что я чувствовала его дыхание — горячее, прерывистое. Его пальцы впились в мою кожу.
— Ну почему ты такая упрямая! — прорычал он мне прямо в лицо.
Я фыркнула, смело встретив его взгляд:
— Простите, Марк Викторович, что не оправдала ваших надежд! — я изобразила жалкое подобие книксена, при этом глупо смеясь.
Алкоголь начинал действовать.
— Перестань, — его голос стал ниже, с нажимом, и от этого мурашки побежали по спине. Он взял меня за руки, перевернул их ладонями вверх — аккуратно, почти бережно. — Нужно обработать, иначе занесешь инфекцию.
— А вам-то что? — я едва не рассмеялась, вырываясь. — Или это ваша педагогическая обязанность — дезинфицировать глупых студенток, которые в вас влюбляются?
Он побледнел, а я поняла, что ляпнула лишнего. Затем мужчина резко выдохнул и провел рукой по лицу:
— Я чуть не сбил тебя! Понимаешь ты это или нет? Чёрт побери, я чуть не...
— Но не сбили же, так что успокойтесь, — пожала я плечами, смотря куда-то в сторону. — Я справлюсь.
— Не справишься, — ответил он, подходя ко мне ближе.
— Справлюсь, — как можно увереннее отчеканила я, словно заставляла в это поверить себя, а не его.
— Не справишься! — не унимался он, уже вплотную стоя около меня.
— Я справлюсь! — закричала почти во весь голос я, чувствуя, как голос надрывается и дрожит, а глаза начинает щипать. — Без тебя!!!
Мы дышали друг другу в лицо, и в этом дыхании было всё: боль, желание, страх, злоба, бессилие. У него дрогнула рука, будто он хотел коснуться моего лица. Я не двинулась ни на шаг. Весь мир перестал существовать, абсолютно все исчезло, кроме его взгляда, пульса в висках и запаха крови на ладонях. Но вдруг он резко повернул голову и застыл на несколько секунд.
— Ты слышишь? — его взгляд, ставший вдруг серьезным и задумчивым, устремился в неопределенную даль.
Я напрягла слух, но сквозь пелену грохочущей музыки, доносящейся изо всех сторон, не могла уловить ничего.
— Что такое? — спросила я, пытаясь вернуть внимание Марка, растворившегося в созерцании конца параллельной улицы.
— Собака, — прошептал он, словно боясь спугнуть звук.
И тут, наконец, до меня донеслись нарастающие звуки лая и топота бегущих лап. В конце улицы, словно выросший из теней, стоял огромный черный доберман и, утробно рыча, буравил нас взглядом.
— Не двигайся, — одними губами прошептал Марк, а в моей голове уже зарождалась паника.
В смысле не двигайся? Он что, сошел с ума? Я схватила его за руку и дёрнула изо всех сил:
— БЕЖИМ!
Мы рванули с места. Мои шпильки звонко застучали по асфальту, но вскоре сбились в рваный грохот. Марк буквально тащил меня за руку, ведя нас по извилистым улицам, как будто знал их наизусть. Те мелькали, словно кадры, один за другим. Где-то мигали лампочки и гирлянды, а в окнах мелькали силуэты людей, чьи праздники ничто не тревожило. Кто-то, куривший на пожарной лестнице, засмеялся, увидев нас, словно героев погони из романтического боевика. На секунду это выглядело нелепо, почти смешно — мужчина и женщина, рука в руке, бегущие в отчаянии от чего-то невидимого. А позади, всё ближе и громче — яростный лай и рычание.
— Сюда! — Марк резко потянул меня влево.
И именно в этот момент, когда мы выскочили на широкую улицу, началось.
Первый фейерверк разорвал небо с оглушающим грохотом. За ним — ещё один, и ещё. Салюты вспыхивали над домами, озаряя всё вокруг сотнями разноцветных огней, и это значило лишь одно — полночь, наступил Новый год. Я захохотала, несмотря на боль в лёгких и жжение в ногах. Этот сюрреализм был прекрасен. Всё было — неправильно, опасно, безумно… и именно поэтому — живо.
Мы бежали по улице. Из огромного дома с кованым балконом гремела песня Josefine Myrberg — Holding Out For A Hero. На втором этаже стояла женщина в пеньюаре и с бокалом шампанского. Увидев нас, она театрально послала нам воздушный поцелуй, прислонив обе ладони к губам, а затем раскинув их в разные стороны и пританцовывая под звуки песни, доносившейся из колонок. Как будто всё происходящее было постановкой, а мы — актёры в её личной новогодней истории.
Марк все дальше и дальше меня уводил, крепче сжимая ладонь, а позади, не отставая, все так же без усталости преследовал нас пес. Фейерверки продолжали разрываться в небе, отражаясь в его глазах. Красные, синие, золотые вспышки — и каждая, казалось, запускалась специально под наш бег. В какой-то момент всё вокруг озарилось золотым светом, и я увидела, как искры фейерверка посыпались, будто снежинки, на тёмные крыши.
Не знаю, сколько ещё выдержали бы мои каблуки, сколько ещё сердце смогло бы отбивать этот бешеный ритм, подгоняемое паникой и смехом, перемешанным со страхом… Но за очередным поворотом всё оборвалось.
Это был тупик.
Глава 24
Марк
Не раздумывая ни секунды, я скомандовал:
— Залезай!
Подхватив Веронику, я почти закинул её на кованые ворота, сплетённые в причудливый узор, словно нарочно созданный, чтобы мешать беглецам. Пёс был уже совсем близко — его тяжёлое дыхание, подобное приближающейся грозе, вибрировало в воздухе.
Даже когда она уже стояла наверху, неуверенно переставляя изящные ножки, подол её платья всё ещё касался земли, словно нарочно дразня разъярённого добермана.
— Прыгай! — крикнул я, уже оказавшись по ту сторону ограды. — Прыгай ко мне, скорее!
Её глаза — распахнутые, полные ужаса — метались между мной и направлением, откуда неслось злобное рычание. В какой-то момент она просто зажмурилась и с отчаянным криком прыгнула.
Она рухнула на меня с грохотом, словно лавина, — гипюр, слои ткани, холодные руки, вцепившиеся в плечи. Мы повалились на промёрзшую землю, и я оказался окутан ею — её страхом, её запахом, её сердцем, которое колотилось, как у раненой птицы.
— Марк? — прошептала она, всё ещё дрожа от пережитого. — Марк!
Её руки лихорадочно откинули ткань с моего лица, и, увидев мои глаза, она облегчённо выдохнула — тяжело, прерывисто — а затем уронила голову мне на грудь, прильнув всем телом.
Я чувствовал, как жизнь пульсирует в нас обоих — горячо, бешено, громко. Боже мой, я не ощущал себя таким живым уже лет десять. Всё остальное — привычное, серое, выцветшее — растворилось. Осталась только она. И я.
Но реальность ворвалась, как холодный ветер. Я привстал и хрипло выдохнул:
— Зачем?..
Вероника подняла голову, непонимающе глядя.
— Зачем ты побежала? — повторил я, отмечая, как на ней сидит этот безумно испорченный, но всё ещё красивый наряд. Вся ситуация казалась нелепой.
Вероника вдруг захохотала. Сначала тихо, почти беззвучно, потом громче. Смех её нарастал, переходя в какую-то безумную истерику. Она смотрела на жалкий обрывок ткани, который когда-то был подолом её платья. И я тоже не выдержал — заразился этим безумием и рассмеялся вместе с ней. Мы хохотали, словно сбежавшие, застуканные владельцем подростки, укравшие с соседнего участка яблоки. А где-то там, за забором, сидел доберман. В зубах — лоскут лавандовой ткани, который ему, как ни странно, даже шёл. Пёс продолжал рычать, но в его взгляде уже читалось: «Ладно. Сегодня вы победили».