Лиля заметила меня первой. Она метнулась через коридор ко мне, почти сбивая с ног, проходивших мимо студентов:
— Господи, наконец-то ты здесь! Я так волновалась! — глаза её сияли тревогой и облегчением одновременно. — Как ты? Не нервничаешь?
Я успела только кивнуть. Хотела сказать: «всё хорошо», но язык не повернулся. Лиля осторожно взглянула на дверь аудитории, и я поняла, что сейчас она больше боится не за то, как мы сдадим этот зачёт, а за моё душевное состояние.
Мой недавний откровенный рассказ о том, что было между мной и Марком, обрушился на неё как лавина. Ей понадобилось время, чтобы просто поверить в это, а теперь она вглядывалась в каждый мой жест, в каждую деталь, словно искала подтверждение, что это всё — не сон и не выдумка.
— Это всего лишь зачёт, — прошептала я, больше себе, чем ей.
И в этот момент Марк Викторович вышел в коридор. Всё такой же — собранный, ровный, слегка отстранённый. Но я видела, что плечи у него напряжены, а губы сжаты слишком плотно. Взгляд его скользнул по группе — быстро, без задержки. Но когда он коснулся меня, всё внутри будто перевернулось.
— Группа В, зачёт буду принимать по одному. Приготовьте доклады и презентации и ждите, пока вызову, — произнёс он, и голос его отдался внутри меня, будто стук сердца, а после он снова скрылся за дверью.
В аудитории было темно — я мельком заметила это перед тем, как дверь захлопнулась. Лишь свет проектора пронизывал сумрак.
Возмущение в коридоре зашевелилось, как тревожный улей. Я синхронно с Даней рухнула на лавочку у стены, Лиля села рядом, побледнев.
— Всё. Я не сдам, — простонала она. — Один на один с ним... это...
— Какое интересное совпадение, — пробормотал Даня, глядя прямо на меня. — Никусь… ты не думаешь, что это… из-за тебя?
Я захлопала ресницами, словно могла морганием стереть дрожь в пальцах. Не отвечала, просто смотрела в пол.
— Литвинов! — громко прозвучал голос в дверном проёме аудитории 304.
Он поднялся, бросив на меня взгляд брошенного под дождём котёнка, и обречённо поплёлся в аудиторию. Дверь закрылась, и коридор снова наполнился бурными обсуждениями и возражениями нашей группы.
— То есть вариант, что он будет вызывать по списку, отметается как факт, — сказала Лиля, утыкаясь в свой доклад и давая мне пищу для размышлений.
Один за другим студенты уходили и возвращались — с облегчёнными лицами, с зачётками и новыми шутками. Даже Даня, вышедший через двадцать минут, прошептал:
— Ничего страшного, просто по докладу спрашивает.
Вскоре коридор опустел, и с каждым ушедшим домой одногруппником меня покидала та уверенность, которая ещё сидела во мне перед началом зачёта. Даня бросал на меня взгляды — чуткие, настороженные, а Лиля молчала, грызя колпачок от ручки, не в силах больше ни шутить, ни подбадривать.
И вот — осталась только я.
Даня вдруг наклонился ко мне, почти шёпотом:
— Если что — я под дверью. Стукни три раза — и я снесу её.
Я попыталась усмехнуться, представив данную картину, но получилось криво.
Дверь открылась, и голос, на который я стала очень резко и чувствительно реагировать, произнёс:
— Благоволина. Вы — последняя.
Я вошла и резко дёрнулась от звука щелчка замка в двери, которую Марк закрыл за мной, оставляя в ней ключ. Внутри царил полумрак. Все окна были плотно зашторены, и только свет проектора резал темноту бледным прямоугольником. На экране замер последний слайд — заголовок чьей-то презентации. Марк стоял у двери, повернувшись ко мне спиной. В его силуэте было что-то сломанное. Плечи опущены, рука сжимала край подоконника.
— Вставляйте флешку, — сказал он, не оборачиваясь.
Я, кинув на его стол свою сумку и бумаги, принялась готовиться.
Наконец, когда всё было настроено и подключено, он медленно развернулся. Его лицо показалось чужим: осунувшееся, без каких-либо эмоций, тени под глазами, губы сжаты в тонкую линию.
— Ваш доклад, — произнёс он ровно. — Начинайте, — с этим словом он сел на первый ряд трибуны, на место, где обычно сидела я.
Сделав глубокий вдох, я заговорила — чётко, почти механически. Голос звучал сильнее, чем я себя чувствовала. Я, не смотря на Марка, рассказывала о расстройствах личности, цитировала статьи, выстраивала логические связи — и чувствовала: он смотрит. Слишком пристально. Слишком долго и не как преподаватель.
Когда я закончила, наступила тишина. Долгая. Неприлично долгая, будто он собирался с силами, а я ждала свой вердикт.
— Вы… — голос дрогнул. — Превосходно подготовились.
— Спасибо, — я сложила бумаги в стопку. Слишком быстро, слишком нервно.
Он посмотрел на меня. По-настоящему. В этом взгляде было столько всего — тревога, усталость… и что-то большее. Что-то, чего он не мог сказать вслух.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил он. Мягко. Слишком мягко.
Я замерла. Внутри — удар. Это был не формальный вопрос. Не часть экзамена.
— Это… — я выдохнула, стараясь удержать голос ровным. — Это не по теме моего доклада.
— Я знаю, — он встал медленно, без резкости. — Но я должен был это спросить, ведь ты заболела из-за меня.
— Вы не должны так со мной говорить, — я бросила свой доклад на стол и взяла сумочку. — Вы... вы...
— Преподаватель? — горькая усмешка. — Да. Возможно, я не должен. Но я всё равно продолжаю. Потому что я думаю о тебе. Чаще, чем должен.
Я замолчала. Слова в горле застряли, как иглы. Он подошёл ближе, но не нарушил границ. Стоял рядом, но не касался.
— Марк Викторович… — Я положила свою руку ему на грудь, чтобы оттолкнуть, но оставила её просто покоиться на его сердце, не в силах противостоять, — Вам так нравится играть с чувствами студентки?
— Я не играл с тобой, — тихо сказал он, понимая, что, возможно, в начале так и было.
— Вы почти женаты, — сказала я резко. Почти сорвалась.
Он отвёл взгляд. Сжал челюсть.
— Я не женат. Пока. И… — он сделал паузу. — Это не просто.
— Нет…, — прошептала я, но голос дрогнул. Вся моя защита порушилась в один миг, как только он оказался рядом. — Всё очень просто.
Он посмотрел на меня с грустью в глазах и с какой-то ещё эмоцией, которую я не смогла идентифицировать.
— Пожалуйста, если я сдала зачёт, отпустите меня, а если нет — дайте мне направление на пересдачу, — отрезала я, понимая, что не могу находиться с ним наедине дольше, это неправильно, это абсурдно, это… запрещено.
Услышав это, он снова стал Марком Викторовичем, а не просто Марком, как в те моменты, когда мы были одни.
— Пять. Можете идти, — безразлично кинул он, и я, забрав сумку, пошла к двери, открывая замок и чувствуя, что только что поставила окончательную точку в наших с ним, какими бы они ни были странными, отношениях.
В коридоре Даня и Лиля сорвались навстречу ко мне:
— Ну как?
Я молча показала зачётку, в которой стояла жирная, уверенная «5».
Лиля, взвизгнув, хлопнула в ладоши и уже потянула меня к выходу:
— Всё! Идём праздновать, девочка!
Но Даня не двигался. Смотрел прямо в мои глаза.
— Что случилось? — тихо спросил он.
Я не ответила, просто покачала головой. И вдруг поняла — дрожу. Радости не было, внутри словно всё оборвалось. Он там, за дверью, но словно в другой вселенной, в которой мне нет места, и от этого стало невыносимо больно в груди.
Неожиданно позади скрипнула дверь.
— Благоволина, — снова его голос. Холодный. Сдержанный, но я слышала в нём трещину или хотела её слышать, чтобы хоть за что-то уцепиться. — Вы забыли свой доклад.
Он стоял в дверях, держа в руках мои мятые листы.
— Вы можете его выкинуть, — ответила я и, увидев, как всё в нём рухнуло так же, как во мне в новогоднюю ночь, ушла, жалея о том, что не перевелась на другой факультет ещё в начале учебного года.
А теперь мне некуда было бежать…
Глава 28