— Я поступил подло, да, но я хотя бы это признаю, а у тебя нет ни стыда, ни совести, — я выплюнул эти слова и, отвернувшись от нее с отвращением, сказал: — Выходи из машины.
Ангелина сверлила меня взглядом, но не уходила. Просто сидела и смотрела, а я старался быть терпеливым и сохранить остатки достоинства перед ней, хотя всего, чего мне сейчас хотелось, — это вытолкнуть её из машины.
— Знаешь, Марк... — она коснулась моего лица, но я сразу отдернулся, отчего на её лице снова появилась ухмылка. — Надеюсь, она разобьёт так же твоё сердце, как ты сегодня разбил моё.
Резкий хлопок дверью, а я, уже вывернув руль, поехал прочь.
Все кончено.
Городские огни мелькали за окном, сливаясь в длинные светящиеся полосы. Я ехал, не видя дороги, всё было словно в тумане. Её слова висели в воздухе, как ядовитый туман. Я резко свернул на пустырь у реки и заглушил двигатель. Кто из нас больше врал? Она — притворяясь, что любит? Или я — делая вид, что верю в это?
Я распахнул дверь и вышел под ледяной ветер, подкуривая сигарету. Река текла чёрной лентой, унося с собой осколки фонарей и моё чёрное прошлое, терзавшее меня не один месяц. В один день я потерял сразу двух, мне близких по-своему, людей. Ангелину — с её истериками, ложью и цепкими руками, которые так и не смогли удержать то, что давно рассыпалось. Веронику — с её тихим «нет», с её принципами, с тем, как она отвернулась, когда я был ещё чужой.
Жизнь — странная штука. Она даёт тебе людей, будто проверяя: сможешь ли ты разглядеть их настоящими? Ангелина казалась моей, пока не предстала чужим человеком в знакомой коже. Вероника была чужой, пока не стала той, кого я искал, даже не зная этого. И теперь — пустота.
Может, все эти потери — не наказание, а освобождение? Может, нужно сначала потерять всё, что держало тебя в плену, чтобы наконец увидеть — кто ты есть на самом деле?
Я больше не жених. Я больше не преподаватель для Вероники. Я просто человек, который однажды ошибся и теперь пытается найти дорогу обратно. К себе.
В субботу, а, впрочем, как и вчера, я сидел на кухне в своей пустой квартире, где даже часы перестали тикать. Темнота за окном была такой же густой, как кофе в моей остывшей чашке — горькой и невкусной. Смогу ли я забыть её за это время? Сможет ли она забыть меня? Я мог бы уехать молча, без слов, но всё-таки хотелось её увидеть и сказать об этом. И попрощаться. Поэтому я открыл новое сообщение, нашёл номер, который знал наизусть, и отправил сообщение.
«Старый аэропорт. 20:00»
Затем я бросил чемодан на кровать, раскрыл его, начал механически складывать вещи. Так будет лучше. Я положил рубашку, потом ещё одну. Бритва. Книга, которую так и не дочитал. Кидал всё самое необходимое и представлял, как через неделю буду стоять перед незнакомой группой людей. Читать лекции, которые Вероника никогда не услышит. «Это правильное решение», — убеждал я себя, ведь мне нужно время, чтобы разобраться во всём. Когда чемодан щёлкнул замками, я взглянул на часы — 19:15.
Я приехал, как и в тот раз, намного раньше, чем нужно. Стоял, курил, смотрел, как ветер играет со снегом, срывая его с сугробов и разбрасывая по взлётной полосе.
20:15. «Опаздывает», — подумал я, но где-то в глубине души уже знал правду.
20:30. «Может, не увидела сообщение», — попытался обмануть себя, хотя прекрасно помнил, как она всегда отвечала мгновенно.
21:00. Ветер усилился, пробирая до костей. Я достал телефон — экран был чист, как моё будущее. Ни звонков. Ни сообщений.
«Она не придёт», — сказал я вслух, и эти слова повисли в морозном воздухе, прежде чем раствориться без следа.
Окурок, брошенный на снег, шипел, как мои последние надежды. Я сел в машину, положил руки на руль, посмотрел на телефон в последний раз. Ничего. Абсолютно ничего.
«Завтра в это время я буду в другом городе», — подумал я. С другой жизнью. С другим собой. И вдруг... облегчение. Неожиданное. Ошеломляющее. Я завёл мотор, включил песню Poets Of The Fall — Hello Cabaret — ту самую, что слушал в последние месяцы, когда было особенно тяжело, и поехал.
Прочь. В новую жизнь. Без оглядки.
Глава 29
Вероника
Поезд опаздывал. Я стояла на перроне, переминаясь с ноги на ногу и каждые три минуты машинально проверяя телефон, хотя прекрасно знала — мама не из тех, кто предупреждает о своем прибытии смсками. В кармане куртки лежали два билета — завтра мы с ней идем на тот самый спектакль, о котором она мечтала с университетских времен. Я уже представляла, как ее глаза загорятся, когда она увидит афишу: «Три сестры» в постановке Ефремова. Именно эту версию она смотрела в записи раз двадцать, но живьем...
Громкоговоритель хрипло объявил о прибытии поезда. Сердце ёкнуло, когда знакомый силуэт в бежевом пальто показался в дверях вагона. Мама озиралась по сторонам, и когда наши взгляды встретились, её лицо озарилось улыбкой.
— Доченька! — Она бросила чемодан и раскрыла объятия.
Я вжалась в её плечо, вдыхая знакомый аромат духов — ландыши и что-то тёплое, древесное.
— Ты так похудела, — мама отвела меня на расстояние вытянутой руки, и в её взгляде читался весь материнский арсенал: беспокойство, упрёк и бездонная нежность.
— Ну ма-ам, — протянула я, подбирая её чемодан.
Мы медленно шли к выходу, её рука тёплой тяжестью лежала на моём плече.
— Ну что, где твой... как его... Даня? — она игриво подняла бровь. — Уж не прячется ли?
— Готовит сюрприз, — улыбнулась я, представляя, как мой лучший друг в этот момент переворачивает очередную партию подгоревших сырников на нашей крохотной кухне.
Вызвав такси, через двадцать минут мы были уже дома. У двери, как и ожидалось, нас встретил аромат корицы и горелого масла. Я специально попросила маму зайти очень тихо — хотела застать Даню врасплох.
На пороге кухни замер мой лучший друг в дурацком фартуке «Шеф-повар», с ложкой в одной руке и потрёпанным «Кулинарным справочником для холостяков» — в другой. На столе дымилась груда чего-то, отдалённо напоминающего сырники.
— Ольга Сергеевна! — Даня застыл, как первокурсник на первой сессии. — Я... э-э-э... Приятно познакомиться!
Мама рассмеялась тем самым смехом, который заполнял всё пространство:
— Здравствуй, Даниил! Ну что, шеф-повар, кухня ещё цела?
Глядя, как они знакомятся — мама с материнской снисходительностью разглядывает его «произведения искусства», а Даня, обычно такой уверенный, стал трогательно неуклюжим — я почувствовала, как что-то тёплое и светлое разливается у меня внутри.
Сырники Дани оказались на удивление съедобными. Мама, конечно, тут же взяла командование на кухне, но старания друга мы оценили по достоинству.
— Ну что, — мама разлила душистый чай по кружкам, устроившись поудобнее, — рассказывайте, как жизнь. Кроме учёбы. — Она игриво подмигнула и перевела взгляд на моего соседа. — Вероника, не нашла себе тут симпатичного парня?
Я подавилась чаем, и обжигающая жидкость комом пошла в горло. Даня резко закашлял, делая вид, что давится крошками сырника.
— Мам! — я ощутила, как по щекам разливается горячая волна стыда.
— Ну что ты, — мама невозмутимо отломила кусочек пирога, — вполне нормальный вопрос. Ты же взрослая девушка.
— Нет, — я уставилась на узор на своей тарелке, чувствуя, как горюю. — Не... не нашла.
— Точно? — мама прищурилась, изучая моё лицо. — А симпатичные-то хоть есть?
Даня фыркнул. Я со всей силы пнула его под столом.
— Ну… — я сделала вид, что раздумываю, лишь бы отвлечь маму. — На нашем курсе есть парочка…
— А преподаватели? — невинно спросила мама, подливая себе ещё чаю.
Ложка, которую я держала, с противным звоном шлёпнулась на пол. Даня замер с набитым ртом, его глаза стали круглыми, как блюдца.
— Ольга Сергеевна, вы гений! — выдохнул он, наконец проглотив.
Мама удивлённо посмотрела на нас, а потом вдруг рассмеялась, и весь натянутый воздух в кухне лопнул.
— Ладно, раз уж зашла речь, поделюсь секретом.
Она откинулась на спинку стула, и её глаза заблестели, словно у девчонки.