Я пыталась убедить себя, что всё в порядке. Что он и правда сорвался с турника или неловко упал. Что Лиля просто слишком впечатлительна. Что Глеб не врёт. Но моя интуиция — этот тихий, упрямый голос внутри — шептала: сейчас только затишье перед бурей. И она, как выяснилось, не ошиблась.
Пока что мы наслаждались почти летним тёплым вечерним воздухом, запахом йода и лимона. За нашими спинами шелестели листья пальм, посаженных в кадках по периметру террасы. На столе образовался хаос из морских деликатесов: ракушки, щупальца, панцири, лимоны, бокалы с прозрачными напитками, прохлада стеклянных кувшинов с водой и мятой.
Лиля сосредоточенно, с видом опытного шефа, орудовала щипцами для крабов, словно на мастер-классе. А вот Даня — с выражением пятилетнего ребёнка, впервые попавшего в океанариум, — осторожно тыкал вилкой в панцирь, как будто ожидал, что тот вот-вот оживёт и ущипнёт его за нос.
Я смотрела на них и улыбалась.
— Смотрите, дети мои, как профессионал разделывает краба! Никаких лишних движений — только точность и грация, — с гордостью провозгласила подруга, с хрустом разламывая клешню.
Брызги сока полетели в сторону Дани, и он взвизгнул, отпрянув назад.
— Моя рубашка! — Он с ужасом осмотрел пятно на дорогом белом шёлке. — Это же Comme des Garçons, между прочим! Ну теперь хоть пахну, как настоящий матрос. — Он театрально понюхал себя и скривился: — Дорого-богато.
Глеб, сидевший напротив меня, тихо рассмеялся. Его движения были точными и аккуратными — ни одной лишней капли, ни одного неловкого жеста.
— Ты бы ещё начал утверждать, что это новые духи, — сказал он, ловко извлекая мясо из лапки. — «Аромат океана»: верхние ноты — водоросли, шлейф — слёзы матросов.
— Точно! — подхватила Лиля, поднимая бокал. — Выпьем за нашего Данечку — единственного человека, который превращает ужин в модный показ!
Я засмеялась, указывая на его тарелку:
— И это при том, что он единственный, кто до сих пор не понял, как есть устрицы.
Бедный моллюск выглядел так, будто пережил средневековую пытку. Даня с достоинством поднял ракушку к уху: — Я просто изучаю её анатомию. Может, она мне стихи прошепчет... или хотя бы признание в любви.
— Если услышишь «съешь меня» — это не она, — невозмутимо заметил Глеб.
Лиля так сильно захихикала, что чуть не подавилась креветкой, а Даня с преувеличенной обидой положил ракушку обратно: — Ну и ладно. Зато я хоть не путаю щипцы для крабов с хирургическими инструментами! — он бросил многозначительный взгляд на Лилину «операцию».
— Ой, извините, профессор морской кухни, — парировала Лиля, закатывая глаза. — Может, ты ещё и рыбу будешь учить плавать?
Глеб поднял руки в защитном жесте:
— Стоп, стоп, а то он действительно попробует... и потребует, чтобы мы хлопали.
Мы все рассмеялись, а Даня, довольный произведённым эффектом, с преувеличенной важностью взял вилку и начал есть, изображая аристократа XVIII века. Даже проходивший мимо официант не смог сдержать улыбки. И всё шло хорошо и прекрасно, пока…
Мы как раз поднимали бокалы за очередной глупый тост Дани, когда за спиной Глеба промелькнула знакомая фигура. Это был тот самый парень с «Весны студенческой», который всеми силами пытался получить мой, так сказать, автограф. Он явно был уже «навеселе» и, увидев нашу компанию, решил подшутить.
Я только успела открыть рот, чтобы предупредить всех, как…
— ТЫ! — раздался оглушительный крик прямо за спиной Глеба.
Что произошло дальше, я осознала лишь спустя секунды. Глеб вскочил так резко, что его стул с грохотом упал на плитку. В одно мгновение он развернулся, схватил парня за воротник рубашки и прижал к ближайшей колонне. Лицо Глеба исказила какая-то животная ярость, которую я никогда раньше не видела.
— Глеб! — вскрикнула Лиля, первой опомнившись.
Мой знакомый, бледный как мел, беспомощно поднял руки в защитном жесте. Его стеклянные глаза выражали чистый ужас.
— Ч-Чувак... я просто... — он заглотал воздух, — шутка ж…
Глеб словно очнулся. Его пальцы разжались, и он резко отступил на шаг, проводя рукой по лицу.
— Извини, — глухо произнёс он. — Мне показалось... Неважно. Мне пора.
Он быстро поднял свой стул, бросил на стол несколько купюр и, даже не взглянув на нас, направился к выходу. Лиля, не раздумывая, бросилась за ним, оставив нас троих в гробовой тишине.
Парень тяжело дышал, всё ещё прислонившись к колонне. Даня первым нарушил молчание:
— Молодой человек, что ж вы так орёте?
Я машинально поправила салфетку на столе, пытаясь осмыслить произошедшее. Все мои подозрения о Глебе вдруг обрели жутковатую реальность. Это не была просто нервозность — это была реакция человека, который привык к опасности.
— Он... он что, серьёзно мог меня прибить? — прошептал мой знакомый, всё ещё не отходя от колонны.
Даня вздохнул и налил ему бокал воды:
— Дружище, думаю, тебе сегодня крупно повезло. Выпей и иди домой. И в следующий раз... может, не будешь так орать.
— Я всего лишь хотел поздороваться с девушкой с брачным договором. Салют, солнышко, спасибо, что не дала меня в обиду! — немного отойдя от шока, произнёс он, подмигнув.
Я смотрела в сторону, куда ушёл Глеб, и чувствовала: сейчас произошло что-то гораздо большее, чем просто вспышка агрессии. Мозг лихорадочно пытался осмыслить увиденное. Это была не просто вспышка. Это была реакция. Рефлекс. И теперь, после этого инцидента, молчать об этом и делать вид, что всё нормально, становилось всё сложнее.
Ужин был окончательно испорчен. Мы с Даней молча допили вино, расплатились и пошли домой, будто нас выгнали из собственного праздника. Даже воздух казался густым и тяжелым, как после грозы, которая так и не разразилась. Виновник шутки, всё ещё бледный, бормотал что-то о «ненормальной реакции» и быстро ретировался, будто боясь, что Глеб вернётся и закончит начатое.
Уже дома я только и успела переодеться, как в дверь резко постучали.
— Открой! Это я… — донёсся сдавленный голос Лили.
Даня, отвлекшись от телефона, бросился к двери. На пороге стояла Лиля — точнее, её тень. Растекшаяся тушь чёрными ручьями стекала по щекам, губы дрожали, а в глазах стояла такая боль, что у меня сжалось сердце. Она была всё в той же одежде из ресторана — видно, даже не заезжала домой.
— Он... он бросил меня, — выдавила она, шатаясь на пороге.
Мы втащили её в квартиру, усадили на диван. Даня тут же побежал за мицеллярной водой и ватными дисками, а я — на кухню.
— Он сказал... что потянет меня на дно, — Лиля сжала кулаки, глотая слёзы. — Что с ним я не буду в безопасности. Что это вообще всё значит?!
Я молча поставила перед ней стакан с водой, пока Даня аккуратно вытирал ей лицо, приговаривая:
— Он не объяснил, что это было в ресторане?
— Нет, — Лиля резко встряхнула головой. — Он... Он просто снова закрылся. Опять эти дурацкие тайны, опять «не твоё дело», опять «я не могу тебе рассказать».
Она с силой стукнула кулаком по подушке.
— Мне надоело! Надоело выбивать из него каждое слово, как будто я следователь, а он — преступник!
Я села рядом, обняв её за плечи. Она дрожала, как в лихорадке.
— Я не собираюсь больше это терпеть, — сквозь слёзы закричала она. — У меня в прошлых отношениях было достаточно боли и секретов. Хватит!
Она резко подняла голову, и в её глазах появилось что-то новое — не боль, а злость.
— Я уеду на гастроли. Вольюсь в труппу. Буду играть, пока пальцы не заболят. И забуду его нахрен. Навсегда.
Даня вздохнул и обнял её с другой стороны, смотря на меня грустным взглядом.
— Может, всё ещё наладится? — с надеждой сказал друг, поглаживая её по волосам.
— Нет, мне надоело, что попадаются только проблемные парни, как будто у меня своих проблем нет! Я не спасла бывшего в прошлом, он не хотел этого, и не собираюсь спасать Глеба, который молчит постоянно, значит, ему тоже это не нужно, и мне плевать, чем была обусловлена его эта выходка в ресторане! Да, плевать! — Лиля кивнула, сжав губы.
Но я-то видела, как она сжала в кулак подол своей юбки. Знала — забыть Глеба ей будет не так просто, как она уверяла. Есть люди, которых невозможно вычеркнуть из сердца усилием воли. И я знала это по себе. Видела, как много он значил для неё — и, уверена, до сих пор значит.