В груди медленно разрасталась агония, но время, как назло, не останавливалось. Оно шло — безжалостно и линейно, словно подгоняло. Я глубоко выдохнул, встал с кровати, принял прохладный душ, собрал свои вещи в сумку и, проверив документы, направился к выходу.
На проходной, как и всегда, сидела Екатерина Львовна — милая пожилая женщина с пронзительно добрыми глазами и серьгами с красными камнями. Она будто специально осталась в этом месте, чтобы давать тепло тем, кому оно особенно нужно. А я оказался одним из таких.
Её истории, которые она частенько рассказывала за чашкой чая, будто вытаскивали меня из моего внутреннего мрака. Не один раз, когда душевная тоска настигала особенно сильно, я сдавался на её уговоры «просто почаёвничать». И, к своему удивлению, говорил больше, чем планировал. О себе. О ней. О чувствах, от которых я пытался убежать.
— Мальчик мой, любовь — это не только бабочки в животе и головокружение. Это ноша, — как-то сказала она, наливая мне крепкий чай с мёдом. — А с точки зрения психологии бабочки — тревожный симптом. Ты же специалист, должен знать.
Я помнил каждое её слово.
В прошлом — преподаватель психологии, в том числе и у нынешнего директора центра. В настоящем — хранительница уюта и молчаливый терапевт для тех, кому тяжело. Здесь она была на своём месте.
— Марк, ты всё-таки решил? — спросила она, аккуратно добавляя молоко в свой чай и бросив на меня взгляд поверх очков, когда я с сумкой в руках оказался на проходной.
— Да, Екатерина Львовна. Возвращаюсь домой, — я поставил сумку на пол и подошёл ближе. — Но обязательно приеду снова… если, конечно, вы не против.
Я присел перед ней на корточки и мягко взял её морщинистую руку в свою. На секунду она сжала мою ладонь — крепко, тепло, по-матерински. Красные камни на её серьгах чуть дрогнули в солнечном свете.
— Приезжай, мальчик мой. Ты мне уже как родной. Возвращайся — хоть на работу, хоть просто на чай. Я всегда буду рада видеть тебя. И, может быть… не одного.
Она поднялась с кресла, обняла меня крепко, с настоящей теплотой, и проводила до выхода, пожелав лёгкой дороги.
Я сдал все необходимые документы и, оставив за спиной прохладный коридор лаборатории, направился к парковке. Мой «Форд», покрытый лёгким слоем пыли, будто ждал меня, как старый верный пёс. Я ещё раз обернулся. Взгляд задержался на здании центра — в нём осталось много. Много мыслей. Много тишины. Много внутренних сражений, о которых никто, кроме меня, и не знал.
Улыбнувшись, я завёл двигатель и выехал со стоянки.
Родной город, к которому меня уверенно вела машина, находился в семи часах езды. Это означало, что, когда я приеду, университет уже опустеет — разве что деканат всё ещё будет бодро держать оборону, ожидая мой отчёт. Всю дорогу я ловил себя на мысли, как сильно хочу вновь оказаться дома: среди знакомых улиц, родных стен и лиц, которые не нужно угадывать — достаточно одного взгляда.
Я давил на газ чуть сильнее, чем обычно. Радио фоном играло то бессмысленные хиты, то новости, но всё это лишь создавало видимость присутствия. Настоящее присутствие было где-то в другом месте — в будущем моменте встречи с городом, который я называл своим.
И вот спустя долгие часы, под палящим июньским солнцем, я наконец свернул на знакомую парковку перед университетом и заглушил мотор.
Первая мысль, как удар молнии, пронеслась в голове. Это моё место. Всё здесь было до боли знакомо. Опустевшая стоянка, выгоревшие клумбы, фасад здания, который не меняется, как бы ни хотелось.
Я взял в руки чёрную папку с документами, нажал на кнопку блокировки машины и двинулся внутрь. После месяцев, проведённых в исследовательском центре и жизни в общежитии, эта тишина казалась почти нереальной. Но уютной.
На входе меня встретил охранник.
— Ну, гляди-ка, кто вернулся! — радостно пожал мне руку.
Я кивнул с лёгкой улыбкой и пошёл в сторону деканата.
— А вот и Марк Викторович! — раздался бодрый голос ректора, который, кажется, вышел мне навстречу почти вприпрыжку.
Он крепко пожал мне руку, наклоняясь чуть ближе, будто собирался сказать нечто важное.
— Рад вас видеть. Только что общался с директором центра — он вами невероятно доволен. Благодаря вашему вкладу мы получили дополнительное финансирование на оборудование. Так что с меня — премия, — шепнул он, бросив взгляд в сторону сидящих за столом преподавателей.
— Благодарю, — кивнул я, поднимая в левой руке папку. — Вот все документы, как вы просили.
— Отлично, Марк, отлично! Вы молодец. А как у вас в личном плане? — Его вопрос застал меня врасплох. Я чуть прищурился, не понимая, к чему он клонит. Тогда он, с лукавой полуулыбкой, добавил почти шёпотом:
— Птицы шепнули, что ваша помолвка... расторглась. Надеюсь, не из-за командировки?
Как же быстро здесь разносятся слухи. Я не знал, кто и когда обмолвился, но, судя по взглядам через плечо ректора, новость успела дойти до многих. Коллеги смотрели с сочувствием — за исключением Марии Баталовой. Та явно не скрывала своей радости. Она почти ерзала на месте, словно сдерживала порыв тут же подойти и закидать меня очередной порцией флирта.
— Всё в порядке, Аристарх Владимирович. Это уже в прошлом, — спокойно ответил я, стараясь сохранить лицо.
Он одобрительно кивнул и повёл меня к столу, где мы вместе просмотрели документы, а я зачитал устный отчёт. Всё это время он то и дело кивал, как будто слышал не отчёт, а концерт.
— Вы прекрасно справились, Марк. Зарекомендовали наш вуз с лучшей стороны. Спасибо вам за это. А теперь давайте обсудим ваше дальнейшее участие в работе кафедры, — сказал он, передавая слово Марии Андреевне.
— Марк Викторович, весь материал, который вы направляли, студенты усвоили без затруднений. Оценки хорошие. Мне осталось только провести зачёт…
— Нет! — резко возразил я, громче, чем собирался.
Ректор удивлённо приподнял брови.
— Зачёт по моей дисциплине я проведу лично.
— Но, Марк Викторович, как поощрение за отличную работу во время семестра я думаю, можно всем поставить автоматы, — пропела Баталова, склонив голову набок и хлопая ресницами. — А вам, может, стоит немного отдохнуть после командировки?
— Я не устал. И хочу лично убедиться, что студенты усвоили материал, — ответил я с нажимом.
— Вот что значит преданный делу педагог! — поддержал меня ректор, с восхищением глядя. — Принимайте зачёт, а план на следующий год я пришлю вам на почту.
Мы снова обменялись рукопожатием. Я вежливо попрощался со всеми присутствующими и, оставив позади кабинет, покинул деканат.
После визита к отцу, где мы, как в старые добрые времена, просидели за разговорами до позднего вечера, я наконец забрал Рафаэля. Мой ушастый питомец, едва завидев меня, тут же запрыгнул на колени и не собирался уходить, пока я не запихнул его в переноску. Он, кажется, скучал сильнее меня.
Квартира встретила меня тишиной и прохладной темнотой. Когда я включил свет, первое, что бросилось в глаза, — стало просторнее. Слишком. Вещи Ангелины исчезли бесследно, будто их никогда и не было. На тумбочке в коридоре — листок с её размашистым, почти злым почерком:
«Ключи в почтовом ящике.»
Значит, приходила. Забрала всё. До мелочей. До запахов. До воспоминаний. И теперь, стоя посреди пустой комнаты, я вдруг задумался: «А было ли это вообще? Всё, что я пережил полгода назад?» Но дышать стало легче. Впервые за долгое время.
Я выпустил Рафаэля, кинул сумку на пол и открыл холодильник.
— Да уж, не густо... — пробормотал, глядя на почти пустые полки.
Кот тёрся о мои ноги и жалобно мяукал.
— Проголодался уже, обжора? — спросил я с улыбкой.
Рафаэль ответил многозначительным «мрр», и выбора у меня не было — сходить в магазин, накормить кота и себя, а потом — спать. Потому что новая неделя обещала быть непростой: зачёты, работа, возвращение в учебную колею.