На следующее утро я проснулась с твёрдым намерением: генеральная уборка перед отъездом. Под тихий слезливый романтический фильм, транслирующийся на фоне, я вытирала пыль, мыла полы, выкидывала мусор и тщательно мыла холодильник — с каждым движением казалось, что вместе с беспорядком уходит и хаос в голове.
Всё будет хорошо. Отпуск. Море. Пляж. Только я, песок и бескрайний горизонт, — тихо утешала я себя, складывая чистые сухие кастрюли в шкафчик.
Я почти поверила в это, если не считать той навязчивой нервозности, которая заставляла вздрагивать от каждого звука — сигнал сообщения, уведомление из соцсетей, даже случайный звонок рекламного робота заставлял сердце колотиться быстрее.
И вдруг, когда я стояла у стола, складывая учебные тетради и методички, телефон неожиданно зазвонил.
Я замерла, не сразу поняв, кто это может быть, и медленно, почти крадучись, подошла к смартфону. Облегчение нахлынуло, когда на экране замелькало знакомое имя — «Мама».
— Привет, мамуль, — ответила я, стараясь сделать голос ровным.
— Привет, путешественница, — тёплый мамин голос зазвучал в трубке. — Ты уже собрала чемодан?
— Ещё нет, — ответила я, стараясь не выдать дрожь в голосе. — У меня уборка.
— Слушай, я смотрела прогноз — на Кипре сейчас +35 в тени! Обязательно возьми крем с максимальной защитой, SPF 50 не меньше!
Я машинально кивнула, зная, что мама этого не видит.
— Хорошо, мам, возьму.
— И шляпу с широкими полями не забудь! В прошлый раз ты так обгорела, что две недели с волдырями ходила. И купи там...
В этот момент в моей руке телефон снова завибрировал — на этот раз это был не звонок, а сообщение. Я отвела его от уха и посмотрела на экран. В верхнем углу всплыло уведомление — и сердце застучало так, будто ударили в самое солнечное сплетение. Там было видно не только имя отправителя, но и текст.
«Старый аэропорт. 20:00.» М. В.
Мир словно замер — руки задрожали, ноги подкосились, и я опустилась на стул, чтобы не упасть.
— Вероника? Дочь, ты меня слышишь? — голос мамы прорвался сквозь туман в голове, словно издалека.
Я постаралась сглотнуть образовавшийся ком в городе как можно скорее, чтобы ответить маме.
— Да... да, мам, всё в порядке, — выдавила я. — Просто... задумалась. Напишу, как приземлюсь, ладно?
— Хорошо, береги себя…
Я положила трубку, даже не дослушав. Телефон с глухим стуком лёг на стол, а я уткнулась лицом в ладони — будто пыталась спрятаться не просто от реальности, а от самой себя, от мыслей, которые не отпускали, жгли, выжигали изнутри всё оставшееся время после зачёта.
Опять. Опять он.
Врывается в мою жизнь, как ураган, без предупреждений и просьб, срывает с петель всё, что я с таким трудом собирала по кусочкам. Опять ломает моё «после него», словно и не было всех этих месяцев, всех этих бессонных ночей, истерик, попыток забыть. Что он хочет этим добиться? Что ему, чёрт возьми, надо?
Ждала ли я? Да. Да, чёрт побери. Но это не значит, что я готова простить. И тем более — прийти.
Я сжала веки, будто могла выдавить эти слова из головы, заставить исчезнуть. Но даже когда экран потух, они всё равно светились внутри, как неоновая вывеска на тёмной улице.
Одна строчка. Без извинений. Без объяснений. Без чёртового «привет». Просто место. Время. Подпись. Как приговор.
Я развернулась как на автомате и вернулась к уборке, к пустым полкам, кастрюлям и пыли — хотя всё это уже не имело значения. Я заставляла себя быть занятой, делать хоть что-то, чтобы не выйти туда, на лестничную клетку, не встать у окна, откуда виден старый аэродром.
Ночью, гордясь собой, я лежала на кровати, пытаясь уснуть и думая лишь о том, что я сильная, ведь я так и не пошла к нему на встречу.
На следующий вечер всё повторилось. Телефон завибрировал, и я — ещё до того, как коснулась экрана, — знала, что это снова он. Это было не предчувствие даже, а какая-то тихая уверенность, которая сразу же сжала грудь.
«Старый аэропорт. 20:00.» М. В.
Всё то же, без изменений, как будто копия прошлой ночи. Те же сухие буквы, та же непроницаемая точка в конце, в которой чудилось больше вызова, чем во всём сообщении. Как будто он просто напоминал: «Я всё ещё здесь. А ты?» — и ждал, выдержу ли я этот немой поединок.
Руки дрогнули, но я всё же дочитала до конца. Я хотела пролистать, стереть, вычеркнуть эти слова из памяти, заблокировать его навсегда. Но вместо этого просто выключила экран, резко бросила телефон на кровать, почти с удовольствием, словно это могло обрубить невидимую нить между нами. Я сделала несколько шагов прочь, но потом вернулась, подняла его, поставила на зарядку — нелепый жест, в котором всё равно проскальзывала надежда. Будто, подключив к сети титановый корпус, я могла подключить к сети и свои чувства, заставив их работать ровно, без сбоев, без внезапных обвалов.
Но, несмотря на все запреты, которые я сама себе выстроила за эти месяцы, ноги всё равно вели меня туда, куда идти было нельзя. Я вышла на лестничную клетку, и холодный бетон ступеней под ногами, казалось, глушил биение сердца.
И он там был.
Опирался на капот, курил — как всегда. Но что-то в нём изменилось: будто стало меньше воздуха, меньше бравады, меньше силы в самой его походке, в повороте плеч. Он не смотрел в мою сторону, и даже если бы посмотрел — вряд ли увидел бы меня. Он просто ждал. Тихо. Упрямо. Больно.
Я стояла у окна и смотрела, пока стрелки не подползли к десяти вечера, и он не уехал. Я снова не пошла. И могла бы гордиться этим, но гордость почему-то уже не приносила облегчения.
Третий день. И снова — то же самое.
«Старый аэропорт. 20:00.» М. В.
Я засмеялась — тихо, коротко, почти истерично. От бессилия, от злости, от невыносимого, почти нелепого абсурда.
Ты хочешь, чтобы я вышла, сделала первый шаг. Чтобы снова предала себя — наступила на гордость, на боль, на всё, что пришлось пережить. Чтобы ты снова был главным. А я — той, что приходит по расписанию.
Я схватила телефон, и в голове пронеслось: разбить его, швырнуть об стену, плевать, треснет ли экран. Но вместо этого я только крепче сжала его в ладони.
Что ты хочешь, Марк? Зачем возвращаешься именно сейчас? Почему снова врываешься в мою жизнь, когда я хоть как-то научилась жить без тебя?
С этими вопросами я вытащила из шкафа свой небольшой чемоданчик и принялась закидывать туда все летние вещи, которые срывались под моей силой с вешалок. Теперь мой черёд уезжать, и пусть не на полгода, мне его здесь не переплюнуть, но хоть что-то. В чемодан летело всё: косметика, пузырьки из ванной, с которыми я носилась, громко топая по квартире, кремы, провода для телефона и повербанка, и когда я увидела эту кучу, при которой чемодан просто бы не смог закрыться, я села на пол около него и уставилась в окно.
Не знаю, сколько я так просидела, может, час, может, два, лишь сменившее цвет закатное солнце подсказывало, что скоро вечер. Я была обездвижена, и мне трудно было управлять своим телом, лишь мозг гонял разные варианты развития событий сегодняшнего вечера. Телефон, лежавший рядом, молчал. Я коснулась сенсора, и на экране появилось время: 20:29.
Собрав себя в кучу, я встала и вышла на лестничную клетку к окну. Подойдя к нему ближе, я увидела, как знакомый силуэт, как знакомая машина с номерами 020 уже стояла на старой взлётной полосе.
Он уже был там. На этот раз — не курил. Просто сидел в машине, склонив голову, упёршись локтями в руль.
И что-то внутри меня — сломалось.
Не вспыхнуло, не всплыло, не разорвалось — а просто стихло. Угасло.
Он был так близко и так далеко, как в ту новогоднюю ночь, когда телом он был рядом, а душой принадлежал другой. Изменилось ли что-то сейчас? Да? Нет? Хочу ли я это знать?
Я отвела взгляд от окна и прижала руку к сердцу. Оно колотилось так сильно, что вот-вот не выдержит. На глазах выступили слёзы.