— Да… было сложно, — сказал он тихо. — Знаешь, мы с твоей мамой познакомились случайно. Она… была такой яркой, независимой, а я тогда погружён в свой бизнес, в свои заботы. Кажется, мы сразу почувствовали что-то особенное, но… — он сделал паузу, взгляд потянулся в прошлое, — с самого начала было много недопониманий. Маленькие ссоры, разные взгляды на жизнь… Сначала всё казалось лёгким, романтичным, но потом реальность добавила свои сложности.
Я слушала, ощущая, как его голос становится мягче, словно он снова переживает те моменты.
— Мы жили скорее как соседи. Каждый погрузился в свой бизнес, свои заботы. Мы были вместе, но как будто отдельно. И, я признаю, иногда я ошибался… — он глубоко вздохнул. — Я никогда не рассказывал тебе об этом раньше, но хочу попросить прощения за то, что ушёл.
Я замерла. Слова звучали неожиданно честно, без оправданий, без защиты. Они касались чего-то глубоко личного, чего я никогда раньше не слышала.
— Иногда уход — это не ошибка, а верный выбор, — продолжил он. — Людям свойственно заблуждаться, теряться, делать неправильные шаги. Но иногда именно эти шаги помогают понять, чего ты хочешь на самом деле.
Я ощутила, как слова медленно растапливают лёд, который годами копился между нами. Внутри меня вдруг провисла параллель: между отцом и Марком, который тоже был запутан в начале наших с ним… каких бы то ни было, но отношений.
— Значит, иногда, чтобы понять себя, нужно пройти через… — я не закончила мысль, но отец понял меня без слов.
Он улыбнулся мягко, взгляд тёплый и внимательный.
— Да. Пройти через это, чтобы понять, кого любишь и чего хочешь. Всё это — часть жизни. Мы все теряемся, и только через это приходит понимание.
Я почувствовала, как напряжение внутри медленно отпускает. Тепло, которое он излучал, позволило мне впервые ощутить, что можно быть честной — и не бояться быть понятой. Этот вечер на террасе стал не просто разговором о чувствах, а мостом, который связывал нас снова.
Я тихо улыбнулась.
— Спасибо, пап… за честность.
Он кивнул и поднял бокал.
— За честность, Вероника. И за то, что мы можем говорить друг с другом, даже когда это сложно.
Ветер зашумел в навесе, волны шептали свою вечную песню, и в этом шёпоте было что-то успокаивающее, словно сама ночь одобрила наше маленькое примирение.
Вернувшись домой, я долго крутила в руках телефон, думая о словах отца. Хотела написать Марку, сердце требовало это, но мозг подсказывал — ещё не время. Я не мстительный человек, но, может, стоит и ему немного подумать и ощутить на себе, каково мне было без него?
Следующие несколько дней после ужина прошли спокойно — слишком спокойно, если честно. Отец полностью взял в оборот Глеба: с утра до вечера они сидели над кипой бумаг, в которых я ничего не понимала. Параллельно он обучал его тонкостям бизнеса по просьбе самого Глеба, рассказывал о нюансах управления людьми и проектами, пока я грелась под солнышком на пляже у дома.
Вечерами мы выбирались куда-нибудь поужинать, а днём, когда отец позволял Глебу немного расслабиться, мы проводили время вместе. Легко, без напряжения, как старые друзья, которым наконец позволили выдохнуть.
Он появлялся на пляже, сбросив рубашку на сумку, плюхался на полотенце рядом и с улыбкой дразнил:
— Ну что, сегодня будем нырять или продолжим твой марафон «загореть как местная»?
Мы плавали до ближайших скал, где вода была кристально чистой, а между камнями прятались стайки разноцветных рыб. Глеб оказался удивительно ловким ныряльщиком: исчезал под водой на долгие секунды и выныривал с каким-нибудь «трофеем» — ракушкой, странным камнем или обломком древней керамики.
— Смотри, возможно, это осколок амфоры времён Александра Македонского! — вручил он мне кусочек с торжественным видом. — Или… крышка от оливкового масла. Хм.
Иногда мы брали велосипеды и катались вдоль побережья, останавливаясь в маленьких бухтах, куда не доходили туристы. Глеб смешно ругался на холмы:
— Кто вообще строил дороги на этих проклятых островах?! — он пыхтел, с трудом крутя педали, но упорно обгонял меня, не желая сдаваться.
А иногда я шла к отцу и с хитрой улыбкой выпрашивала у него ключи от джипа.
— Только аккуратнее, дочка, — он качал головой, но глаза его смеялись. — Это не велосипед.
Права у меня, конечно, были — сдала ещё в восемнадцать, со многими моими одноклассниками. Но вот свою машину я никогда не хотела. Искренне считала, что водить — это мужская обязанность. Сидеть на пассажирском сиденье, закинув ноги на торпедо, слушать музыку и смотреть на мелькающие пейзажи было моим маленьким жизненным принципом.
Но видеть удивлённое лицо Глеба, когда я ловко управлялась с огромным внедорожником по узким горным серпантинам, было бесценно.
— Ты... ты где научилась так рулить? — он вжимался в кресло, стараясь не выдать лёгкой паники, когда мы на скорости входили в очередной поворот.
— А что такого? — я делала беззаботное лицо, хотя внутри трепетала от восторга. — Просто чувствую машину.
Однажды он притащил меня в старую деревушку в горах, где мы пробовали «мезе» — двадцать маленьких тарелочек с невероятными вкусами: от запечённого сыра халуми до осьминога в винном соусе.
— Вот это да, — он уставился на баклажаны в гранатовом соусе. — Похоже, твой отец был прав — я ничего не знаю о еде.
Вечерами мы задерживались в маленькой кофейне на набережной. Он заказывал крепкий эспрессо, я — фраппе со льдом, и мы играли в карты, пока солнце не скрывалось за горизонтом.
Но самое удивительное происходило в разговорах «ни о чём». О книгах, которые он вдруг начал читать:
— Ты права, «Когда ты раскаешься» — неплохой роман, заставляет задуматься.
О музыке, которую мы слушали, лёжа на песке:
— Ладно, ладно, твоя Ариана Гранде неплохо читает реп.
И даже о звёздах, которые здесь казались ближе и ярче.
Ни разу за эти дни он не заговорил о прошлом, не проверил телефон с привычной нервозностью, не оглянулся через плечо.
И я ловила себя на мысли: кто этот новый Глеб — настоящий или временный? И чем больше я узнавала его, тем больше вопросов появлялось.
В один из выходных, который мой отец благосклонно выделил Глебу, мы решили прогуляться на ярмарку, которая проходила прямо у пляжа, где-то в центре. Атмосфера была праздничной: повсюду стояли лавки с одеждой, сувенирами и вкусной едой, между ними разбросались аттракционы и палатки с играми. Воздух был пропитан сладким запахом жареного миндаля и карамели, а смех и крики детей сливались в общий шум праздника.
Мы медленно шли между рядами, заглядывая в витрины, а Глеб периодически подбирал что-то любопытное, то потрогав необычную футболку, то пробуя местные сладости. И вдруг я заметила в одном тире огромного белого зайца. Его широкие глаза будто смотрели прямо на меня, а пушистая шёрстка казалась невероятно мягкой.
— Смотри! — воскликнула я, и в тот же момент услышала лёгкий восторг в голосе Глеба. Он почти подпрыгнул от радости.
— О! — сказал он, не отводя взгляд. — Он будет твоим! — с этими словами он целенаправленно направился к палатке.
— В этих автоматах всё подкручено так, чтобы был сбит прицел, так что… — я подбежала к нему вперёд, резко повернулась, выставила руки, сжала пальцы, имитируя пистолеты, и с лёгким смехом сделала «выстрел» — вряд ли у тебя получится.
Парень, явно не ожидавший моего выпада, громко засмеялся. Мы подошли к тиру, где стоял гигантский белый заяц, и Глеб с энтузиазмом схватил пневматическую винтовку. Его движения были уверенными, а в глазах мелькнул тот же лёгкий азарт.
— Смотри, я покажу мастер-класс, — сказал он с улыбкой, наигранно принимая позу стрелка. — Сначала цель, потом точный выстрел.
Я встала рядом, всё ещё держа пальцы как пистолеты, и с любопытством наблюдала. Когда он целился и выстреливал, мишень отскакивала от попадания, а его радость была искренней. И так было десять раз подряд… ДЕСЯТЬ. Ни единого промаха.
— Что за… — не скрывая своей реакции, сказала я.