— Ты впервые отважился выступить против того, кто сильнее тебя, — Илья говорит серьезно, мне теперь уже не кажется, будто он надо мной издевается. Он смотрит на меня и криво улыбается. — Такой Дима мне нравится гораздо больше Димы, бьющего инвалидов.
Смущенный, я утыкаюсь носом в окно. Нашел время для похвалы.
К счастью, неловкая тишина быстро прерывается: Каринка садится позади меня, впуская в натопленный салон веяние уличной прохлады. На ней огромная черная куртка с капюшоном — явно стащила из шкафа моего отца.
Карина протягивает мне файл с соглашением и удивленно спрашивает:
— Неужели, документ один, и тот у тебя?
Я в ответ усмехаюсь, не сдерживая внутреннего ликования:
— Да, — касаюсь лбом холодного стекла и прикрываю глаза. — Ведь такой подставы Ромашка от меня не ожидал.
*
На кассе супермаркета мне становится одновременно смешно и неловко. Илья, прочистив горло, невозмутимо просит у вытаращившейся на нас продавщицы:
— Десять больших пакетов, пожалуйста.
Продавщица строго оглядывает каждого из нас по очереди, но, послюнявив пальцы, все же достает пакеты из пачки. Прежде чем пробивать покупку, с подозрением смотрит на выложенные на ленту стратегические запасы: сотню коробок яиц, что в общей сложности составляет тысячу штук, и баллончик с фиолетовой краской.
Черт, неужели, это делаю я?
Человек, который, когда его друзья подрывали подвалы чужих домов, стоял на стреме и молился, чтобы его не впутали в уголовное дело?
Илья же сохраняет полную бесстрастность. Он так спокойно смотрит на продавщицу, будто пытается заверить всем своим видом, что из этих продуктов мы ни много ни мало собираемся зажарить гигантскую яичницу.
Карине вообще, кажется, все равно. Она вертится у стойки с журналами и проверяет гороскоп на текущий месяц в свежем номере «Эль гёрл».
— Картой или наличными? — спрашивает продавщица, вздернув подведенную бровь, когда все пробивает, и мы принимаемся торопливо распихивать коробки по пакетам.
— Картой, — трясущимися руками достаю из бумажника американ экспресс, протягивая ей.
Благословляю небеса за то, что мы последние покупатели в супермаркете, и на кассе нам не встречаются любопытные старушки. Я никогда еще не делал чего-то настолько безумного. Но мне нравится легкое щекочущее ощущение, возникшее в животе — предвкушения и почти детской радости.
Загружаем покупки в багажник и едем, уже не останавливаясь, прямо до дома Романовых. Когда вдалеке показывается увитая пожухлым диким виноградом изгородь, которую венчают шапки подмерзшего снега, Карина начинает беспокоиться.
— А как мы внутрь попадем?.. — спрашивает она, покусывая губу и наклоняясь к нам с заднего сидения. Я достаю из бардачка ключ и показываю ей.
— Нам в сам дом и не надо, только в гараж, — поясняю коротко.
Илья тормозит у будки охранника перед воротами, и я опускаю стекло со своей стороны, стараясь выглядеть небрежно и естественно. Здесь меня знают, можно даже не волноваться, но меня все равно подташнивает.
— Я к Жене, оставлю ему документы и уеду. Предупреждать не надо, — сухо бросаю выглянувшему навстречу охраннику. Тот отряхивается от сонного морока и без задней мысли кивает, открывая ворота. Мы проезжаем внутрь, и Илья разворачивается на просторной мощеной площадке перед главным входом, чтобы мы могли быстро удрать по завершении операции. Фары он не включает, стараясь сделать все как можно более тихо и незаметно, а мы с Кариной быстро проверяем, не горит ли свет в окнах. Трехэтажный особняк Романовых, громоздкий каменный гигант, спит беспробудным сном вместе со своими хозяевами.
Мы выходим, достаем пакеты и тащим их к гаражу.
Я отворяю своим ключом дверь, и мы оказываемся в освещенном диодными лампами помещении, где нестройным рядом размещен десяток машин. Четыре из них, что попроще, принадлежат прислуге и телохранителям, но сегодня, во имя интересов дела, придется пожертвовать и ими.
— Значит так, — мы собираемся в кружок, и я просвещаю ребят в детали своего бесхитростного плана. — Ромашка всегда выезжает в школу за пятнадцать минут до начала урока. Раньше он в гараж принципиально не спускается. А значит, времени отмыть тачки или вызвать такси у него не будет. Завтра первым уроком у него важный тест по модулю экономики, и он ни за что его не пропустит. Вывод…
— Ему придется сесть в одну из разукрашенных тачек! — весело подхватывает Карина, хлопая в ладоши. Илья расцветает в предвкушающей ухмылке.
— За дело?
— За дело!
Мы достаем коробки с яйцами и начинаем обстрел. Щедро бьем снаряды о капоты и лобовые стекла, разбиваем целые яичницы на крышах, швыряем горсти яиц, глядя на то, как те смачно врезаются в двери. Илья чертит пальцем узоры из желтков, рисуя на стеклах рожицы и члены. Карина запачкалась с ног до головы и теперь обтирает куртку о еще чистые места лексусов и тойот. Чем дальше заходит шалость, тем больше отпускает меня мрачное напряжение последних дней.
Сейчас.
Да, кажется, именно сейчас я чувствую себя по-настоящему близким к свободе.
— Это приятно, да? — смеется Илья, становясь у меня за спиной, когда я вдохновенно вывожу подстывающим рыжим желтком непристойности на капоте любимого Жениного рейндж ровера. Я оглядываюсь на Илью с любопытством: первые вижу огонек азарта в его глазах, легкого увлеченного безумия и будоражащей искренности. От этого проникновенного взгляда темных карих глаз у меня что-то екает в животе.
— Приятно? — переспрашиваю со смешком, впечатывая новое яйцо прямо в номерной знак. — Я как Америку открыл или элемент радия. Я знаю, что мне за это прилетит, но ничего не могу с собой поделать — уже не остановиться. Уверен, если папе завтра расскажут об этом, он переспросит «а ты точно говоришь о моем сыне?»
Илья молчит, но я вижу по его глазам: он прекрасно понимает, о чем идет речь. Ведь я никогда не отличался мальчишеской безрассудностью, она будто бы прошла мимо меня, а теперь резко, как по щелчку, вырвалась наружу, дождавшись момента, своей точки кипения. Это не хорошо и не плохо, но это чертовски мне нравится.
Мы расходимся, чтобы распаковать последние коробки.
Когда яйца заканчиваются, я достаю черновой вариант соглашения, рву его и разбрасываю как конфетти, швыряя поверх яичных разводов. Ошметки бумаги прилипают к машинам. Полоску бумаги с надписью «поставить подпись в нужной графе» я засовываю под дворник рейндж ровера.
Затем выуживаю из кармана куртки баллончик с краской и старательно вывожу на каждом капоте, каждой двери и каждом бампере: «сучка Димы Громова».
Когда непомеченных машин не остается, я вытираю руки о брюки и убираю баллончик в карман, любуясь своим творением. Замечаю краем глаза, как таращатся Карина и Илья на надписи.
— Что? — отзываюсь сконфуженно. — По-моему, весело…
Они переглядываются с неуверенными улыбками и не выдерживают, разражаясь смехом.
========== 5. То, чего в тебе нет ==========
Они могут отнять у тебя всё, что есть,
Но не раскрыть мой секрет.
Я люблю тебя не за то, что в тебе,
А за то, чего в тебе нет.
(Люмен “За то, чего нет”)
*
Когда я спускаюсь утром на кухню, Карина, тетя Аля и отец уже завтракают, а Илья стоит у окна и смотрит задумчивой отрешенностью на заснеженный двор. С нами он принципиально не ест, только вместе с прислугой, хотя отец неоднократно пытался пригласить его на семейную трапезу. Но Илья — человек привычки, и к тому же слишком упрям и горд, чтобы не дай бог есть за одним столом со мной, будто мы друзья или хотя бы приятели.
Я беру со сковородки горячий бутерброд с сыром, достаю из холодильника бутыль кефира и сажусь рядом с Кариной, листающей ленту новостей в своем блэкберри. Я в кои-то веки хорошо выспался и нахожусь в приподнятом настроении. Даже лицо у меня, кажется, не такое опухшее и больное, каким было вчера.
— Карина, если хочешь, чтобы я тебя подвезла до школы, поторопись, — говорит тетя Аля, допивая свой кофе. Она смотрится в небольшое зеркальце и пальцем растушевывает бежевые тени по векам. — Мне надо выходить через пять минут, чтобы успеть на работу.