Раздается робкий стук в дверь.
— Войдите.
Дверь приоткрывается, на мгновение впуская в кабинет гул голосов и трель рабочих телефонов, и внутрь протискивается Гришка. В коротких джинсовых шортах, голубых кедах и безразмерной серой футболке — маленький угловатый воробушек. Он закрывает за собой дверь и по привычке неуверенно мнется на пороге.
— Привет! — вся моя усталость мгновенно испаряется. Я широко улыбаюсь и протягиваю ему руки. — И что же ты стоишь, как неродной?
Гришка улыбается в ответ, быстро огибает стол и забирается мне на колени, удобно устраиваясь в моих объятьях. Его светлая макушка, в которую я утыкаюсь носом, пахнет ягодным шампунем и пряной корицей.
— Ну, — спрашиваю, целуя Гришу в шею. — Что ты на этот раз мне принес?
Гришка чуть отстраняется, закусывая бледно-розовую нижнюю губу, и разжимает кулак правой руки, который до этого прятал за спиной. На раскрытой ладони лежит слегка помятый цветок одуванчика. Ярко-желтый и пышный, символ наступившего беззаботного лета.
Глядя на него, мне хочется счастливо рассмеяться.
Я целую Гришку в нос, а он смущенно опускает взгляд. Малое впечатлительное дитя, мой ласковый и трогательно наивный мальчик.
— Красивый, — говорю, глядя на Гришку. И сам не знаю, точно ли говорю про цветок.
Я беру из его руки одуванчик и опускаю в стакан с водой. Он не тонет, лениво плавая по поверхности и задевая стеклянные стенки.
Гришка трется носом о мою щеку, целует меня в губы упоительно долго. Он играет своим языком с моим, улыбается в поцелуе и шумно дышит, обхватывая мое лицо прохладными ладонями. Не успеваю я войти во вкус, как Гришка отстраняется и принимается быстро жестикулировать.
«Я ненадолго зашел, было по пути, — перевожу с языка жестов автоматически, уже не прикладывая никаких усилий. — Сегодня у меня повторная диспансеризация, надо отнести справку в деканат. Ульяна просила тебя ей набрать».
Я киваю.
— Все хорошо в универе? — спрашиваю серьезно. В начале года мне постоянно казалось, что у Гриши в его художке могут возникнуть проблемы из-за немоты, я постоянно таскался надоедливым хвостом за ним на пары, пока мой батя не вспылил и не сказал: «Он рассудительный и самостоятельный молодой человек. Прекрати его опекать, он со всем прекрасно справится… В отличие от тебя, если продолжишь прогуливать». Теперь я стараюсь ограничиваться тем, что периодически спрашиваю у Гришки, не требуется ли ему помощь, и стараюсь лишний раз не лезть. — Последний экзамен закрыл без проблем?
Гриша кивает и улыбается.
Он наклоняется, глядя на меня с обожанием из-под ломких светлых ресниц, и снова невесомо целует.
Потом поднимается с моих колен, машет рукой и вприпрыжку бежит к двери.
— Гриш! — зову, когда он уже стоит на пороге. Гриша оборачивается. — Сегодня у меня, ладно?
Гришка усмехается. Кивает и скрывается за дверью.
Я вздыхаю, нахожу в ворохе документов свой телефон и набираю Ульянин номер. Слушая протяжные гудки, разбираю бумаги на столе, отдельно складывая нужную отчетность и выбрасывая черновики.
— Привет, — отвечает Ульяна спустя минуту. Я буквально слышу по ее напряженному голосу, что она собирается завести старую песню. Недобрый знак. — Вик, тут такое дело…
— Господи, я уже не хочу ничего об этом знать, — бормочу я, проводя ладонью по лицу. — Уль, полтора года уже прошло. Самое время отпустить.
— Но я нашла кое-что, — упрямо отрезает Ульяна. — Я нашла старые номерные знаки с тачек Алика и Антона.
— И где ты их нашла? — от удивления я даже забываю, что собирался задушить этот разговор в зародыше.
— В нашей беседке, — говорит Ульяна со смешком. — Странно, что никто из нас не догадался туда заглянуть.
Мы не заглядывали туда по другим причинам: никто из нас не хотел бередить старые воспоминания. Никто, кроме Ульяны.
— Надеюсь, ты не сказала об этом Нику, — говорю серьезно, и Ульяна тут же заверяет меня:
— Нет, конечно. Я же не дура.
Никите пришлось тогда тяжелее всех.
Но, в каком-то из смыслов, боль, которую он запер в себе, стала топливом для чего-то нового. Никита уже через месяц стал пугающе беззаботным и спокойным, обрел стальную решимость в том, чего хотел и к чему стремился. Он не стал ограничиваться школьной медицинской помощью, записался на усиленный курс терапии в частную клинику. Когда подошло время итоговых экзаменов, он вкалывал больше нас всех. Получил высшие баллы по биологии и химии, даже на физике и алгебре умудрился показать достойные результаты. Поступил сам на бюджет в медицинский, хотя Олег Павлович во всем его подстраховывал.
Ник с Милославским-старшим вообще прекрасно спелись.
Они часто теперь ссорятся в пух и прах из-за покровительственного поведения Олега Павловича, но тут же легко сходятся и посмеиваются над былой взаимной обидой. Никита обедает у него не меньше трех раз в неделю, никогда не стесняется просить помощи или совета. Да и сам Милославский, как мне кажется, души в Никите не чает.
Ник сумел перерасти ту жуткую боль, которая обрушилась на него полтора года назад. У него теперь новые заботы — как бы заснуть под плач племянницы Риты за стенкой, как бы сдать сессию на отлично, как бы снова врачи позволили ему постоять минуту-другую с костылями. Его душевные шрамы постепенно затянулись.
Время лечит все.
Но я бы ни за что не рискнул ворошить воспоминания Ника малейшим упоминанием об Алике.
— Я поэтому сразу решила обратиться к тебе, — говорит Ульяна буднично. — Мы ведь можем узнать их новые номера и узнать хотя бы, где они сейчас.
— И как, позволь спросить? — отзываюсь я кисло.
Меньше всего в этой жизни мне хочется искать Александра Милославского, где бы он ни был.
— Да, боже мой, Вик! — сердится Ульяна. — Они слишком самонадеянны, чтобы заметать следы тщательнее. Уверена, на весь город они тогда знали только одного человека, который без лишних вопросов поменял бы им номера.
Конечно.
Разве нужен кто-то другой, когда есть любитель феерий и незаконных дел, наш дорогой бывший одноклассник, Паша Минералов?
— Ты хочешь, чтобы мы выбили из него новые номера Алика и Антона? — уточняю я со скорбным вздохом. Кажется, сегодняшний день не ограничится для меня разгребанием помойки в кабинете и сном в обнимку с Гришей. — Даже если они не меняли номера еще раз, за пределами города, у меня все равно остается вопрос… Захуя? Если мы все равно не расскажем об этом Никите.
И тогда Ульяна произносит ровным тоном:
— Если ты помнишь, Виктор, то Никита не единственный, кто пострадал тогда.
Мне становится стыдно.
Конечно же, я помню. Помню про Антона.
*
Логово Паши — широко известные в узких кругах гаражи прямо за зданием мэрии, будто в сардоническую насмешку над управленцами, которые, в свою очередь, Минералова и его не полностью совместимые с законом дела старательно не замечают. Здесь круглый год пахнет бензином, раствором для мытья стекол и паленой резиной. Но, несмотря на репутацию места и расхожие бредовые байки о нечаянных убийствах в пылу дворовых драк, «гаражи» — это двадцать с лишним массивных коробок из добротного металла на целиком асфальтированной площадке, которую Паша не ленится обновлять каждую весну.
Когда мы с Ульяной объезжаем мэрию и заворачиваем за ровный частокол елей, огораживающих дворы, я думаю о том, что собственные капиталы, даже если ты мнишь себя королем подполья, при всем старании не спрячешь. Подвластную ему территорию Паша облагородил, как мог, да и тусуются у него вовсе не отщепенцы и маргиналы. По крайней мере, я точно уверен, что гопники и прочий сброд не носят «Версаче» и «Томми Хилфигер».
— Вот это встреча! — смеется Паша, когда мы с Ульяной выходим из машины. Я ставлю ауди на сигналку и окидываю Минералова кратким взглядом. Все такой же коренастый, жилистый, с оттопыренными ушами и зубами, которые еще на выпускной покрыл серебром. Клоун и идиот. — Чем обязан?
Паша сегодня не при параде: в бермудах и черной майке, с солнцезащитными очками на половину лица. Жара на улице стоит действительно невообразимая — приятели Минералова спрятались от палящего солнца внутрь одной из «коробок» с банками холодного пива и колодой игральных карт.