— Поговорить надо, — бросаю сухо.
Паша переводит взгляд с меня на Ульяну, невозмутимо разглядывающую свой маникюр, и улыбка его постепенно гаснет.
— Не-не-не! — сбивчиво тараторит он. — Если это то, о чем я подумал, можете сразу разворачиваться.
— Брось, Паш, — Уильяна обходит машину и становится прямо над Минераловым, в очередной раз обозначая разницу в росте. Он на голову ее ниже, и явно чувствует себя из-за этого некомфортно. — Если ты первым знал о том, что они уезжают из города, то мы тебя точно в покое не оставим.
Антон, конечно, хитрый змей. Знал, что у Паши столько своих денег, что ему фиолетово на любые жалкие взятки. Но он точно недооценил дотошность Ульяны, которая готова преследовать Минералова неделями, лишь бы узнать то, что ей нужно.
Паша прекрасно это понимает.
Потому что вздыхает, складывая руки на груди, и бурчит недовольно:
— Да если б я что-то знал. Сам какое-то время ради любопытства следил за их перемещениями. А потом мне мои люди привезли те номера, что я им ставил. Поменяли еще раз за триста километров от города, сволочи.
Мы с Ульяной переглядываемся.
— Они не говорили, куда едут?
Паша пожимает плечами.
Его приятели, шумно выясняющие размеры ставок в покере, вообще не замечают нас.
— Вроде бы гнались за чуваком, который в свое время нашептывал Романову про необходимость разделения пирога, — говорит он скучливо.
— Что за чувак? — спрашивает Ульяна с нескрываемым интересом.
— Да так, кто-то из приближенных Романова, — Паша явно не горит желанием развивать тему. Он то и дело поглядывает на огромный циферблат наручных часов. — Мало ли было тех, кто мечтал расшатать монополию Милославского. Только были и те, кто действовал агрессивнее. Покушение на Олега Милославского, твои, Уля, фотки…
Ульяна густо краснеет и спрашивает резко:
— Ты их видел?
— Да никто их не видел, — обиженно ощетинивается Паша. — Просто ходили слухи… Я тебе сейчас говорю о грязных методах, которыми не гнушались люди, мечтавшие вырваться вперед на фоне всех этих междоусобиц.
— Сейчас все стало относительно спокойно, — замечаю я. — Несмотря на море новых компаний, появившихся в городе.
— Вот именно, что стало спокойнее, — Паша вновь улыбается, сверкая своими посеребренными зубами. — Предпочитаю считать, что Алик и Антон крепко присели на хвост тем, кто вносил в ситуацию реальную смуту.
Я смотрю на Ульяну и к своему ужасу вижу, что она едва заметно мягко улыбается. Если она хоть на сотую долю поверила в то, что Антон и Алик преследовали благие цели, когда уезжали из города, то я в любом случае не позволю ей рассказать об этом Никите. Он заслуживает спокойствия, и я сделаю все, чтобы ему ничто никогда не напомнило об имени Александра Милославского.
========== 7. Призраки прошлого ==========
Утром я выбираюсь из-под одеяла и пытаюсь найти в ворохе вещей, что мы вчера скидывали с себя, не глядя, свои джинсы и футболку. Мне на плечо ложится прохладная Гришкина ладонь и пытается опрокинуть обратно на подушку, но я трусь о нее щекой и ласково произношу:
— Ты же знаешь, мне надо встретиться с Ником.
Гриша вздыхает, но послушно убирает руку. Я не оборачиваюсь, но слышу, как он ерзает, забираясь обратно в ворох теплых одеял. Вчера я рассказал ему о встрече с Минераловым. И Гриша, который на моей памяти крайне редко выказывал неприязнь к кому-либо, поджал губы и быстро-быстро жестами сообщил: «Алик не заслуживает прощения». Только сейчас, пережив ночь с этой мыслью, я понимаю, что Гриша относится нехорошо только к предателям. Однажды его доверием пренебрег родной дядя, и это оставило на Гришиной душе глубокие неизлечимые шрамы. Вот почему он видит в поступке Алика так много ранящего и непоправимого.
Я одеваюсь и забираюсь на кровать.
Наклоняюсь над Гришей и несколько раз мягко его целую — в нахмуренные брови, в нос и капризно надутые губы.
— Обижаешься? — шепчу, убирая упавшие ему на лоб пряди.
Гришка всегда такой смешной со сна. С отпечатком от уголка подушки на щеке, осоловевшим взглядом и опухшими ярко-алыми от долгих ночных поцелуев губами.
Он медленно качает головой и очень тихо вздыхает.
— Обижаешься, — я расплываюсь в улыбке и наваливаюсь на него всем телом. Гриша морщит нос и пытается увернуться от очередного поцелуя. — Григорий, не будь таким занудой.
Он опасно сощуривается.
Ненавидит свое полное имя.
— Понял-понял, я играю с огнем! — смеюсь я, когда Гришка юрко выбирается из-под меня и оказывается сверху. Он хватает мои ладони, потянувшиеся, было, к его бедрам, и резко впечатывает их в матрас по обе стороны от моей головы. Я понимаю, что сейчас произойдет, только когда Гришка ерзает, опускаясь ниже, и принимается деловито возиться с пряжкой моего ремня и молнией джинсов. — Гриш… Папа в пять утра вернулся. Он же за стенкой.
Гришка поднимает на меня полный чертиков взгляд. Усмехается и прижимает палец к губам — мол, тогда веди себя тише.
Вот блин.
Я откидываю голову на подушку и выдыхаю сквозь стиснутые зубы.
Чувствую, как холодные пальцы Гриши добираются до моих поджавшихся яичек, ласкают чувствительную кожу мошонки. Закусываю губу, когда на смену пальцам приходят ласковые губы. Гришка целует у основания уже отозвавшегося на прикосновения члена, проводит языком по всей длине и обхватывает губами открывшуюся головку, втягивая ее в рот.
Я дергаюсь, застигнутый врасплох дразнящими движениями его языка, и беспокойно ерзаю, пытаясь стряхнуть джинсы до колен. Деревянный каркас кровати натужно скрипит под нашим общим весом, и я ловлю на краю сознания одинокую мысль: папе лучше никогда не знать, что тот робкий вежливый мальчик Гриша, которого он знает, бывает в кровати неутомимым жадиной. Если честно, то папе лучше вообще не знать, что Гриша бывает у меня в кровати.
— Блядь… — шиплю я тихо, не в силах держать рот на замке.
Дыхание сбивается с ритма, меня колотит крупная дрожь от желания застонать. Гриша сосет с таким усердием, пропуская мой член все глубже, что мне кажется, будто темная пелена перед глазами и пляшущие на периферии зрения звезды не исчезнут никогда.
Боже.
Гриша меняет положение, устраиваясь удобнее между моих ног, на мгновение выпуская член изо рта, а потом снова обхватывает его губами и медленно посасывает, загоняя головку за щеку. Получается пошлый хлюпающий звук, от которого у меня окончательно срывает крышу.
Я впиваюсь зубами в собственное запястье, чтобы не прохрипеть его имя, и подаюсь сам в Гришкин рот быстрыми отрывочными толчками. Почти не дышу, потому что кажется, будто мои выдохи слышно в каждом углу квартиры, хватаю Гришу за волосы и пытаюсь вовремя оттолкнуть его голову. Но он упрямо продолжает истязать меня своим языком, пока воздух во мне не кончается, и я не изливаюсь с низким задушенным запястьем хрипом ему в рот.
Наслаждение рассеивается непривычно долго.
Я почти не чувствую, как Гришка поправляет мои боксеры, застегивает ширинку и вправляет концы ремня обратно в шлевки.
Он ложится рядом, облизывая губы, и беззвучно посмеивается.
— Отомстил мне, да?.. — бурчу я с глупой широкой улыбкой, привлекая Гришку к себе и целуя в макушку. — Мсти мне так почаще. Мсти и мсти. До самой старости, пока вставать не перестанет.
*
До медицинского добираюсь общественным транспортом.
Зайцем качусь на троллейбусе всего пять остановок от дома и выхожу прямо к крыльцу универа. Даю списать охраннику на входе данные своего паспорта, вместе с абитуриентами плетусь по лестнице на второй этаж и отбиваюсь от их шумной стайки на повороте к столовой.
Здесь характерно резко пахнет котлетами и морсом.
Людей практически нет — лето, как-никак — только двое преподавателей обедают у самого входа, девушка скучает с конспектами у окна и Дубль с Ником режутся в покер за столиком в дальнем конце столовой.