— Кто выигрывает? — спрашиваю, подходя к ним, и устраиваюсь на свободном стуле.
— Издеваешься? — вздергивает брови Ник.
Дубль белозубо улыбается. Я все еще не могу привыкнуть к его новой короткой стрижке, без челки, закрывающей добрую половину лица. Так он выглядит взрослым и по-мужски привлекательным.
— Я, конечно, не так хорош в этом деле, как Триплет… — тянет Дубль с оттенком небрежного самодовольства, — Но я знаю как минимум три простых способа выиграть.
— Да иди ты нахуй, — беззлобно огрызается Ник, бросая свои карты на стол. — Все, я пас.
Поглядывая на Дубля, методично складывающего колоду, я вспоминаю, какой был скандал с его поступлением. Триплет пошел по стопам отца, отказавшись от продолжения обучения в угоду раннего наследования доли в игорном бизнесе. А Дубль, не сказав ничего родителям и толком не объяснив неприязнь к семейной сети казино, подал документы на медицинский. На бюджет не добрал несколько баллов, но на платный попал без проблем, пустив в ход собственный сберегательный счет.
«Да кто я буду без высшего образования? — пожал он плечами, когда мы собрались всей компанией на дне рождении Ульяны. — Ноль без палочки. Игорное дело ненавижу, на деньги отца всю оставшуюся жизнь куковать не хочу».
Вот они и втесались вместе с Ником в ряды медиков.
Постоянно теперь носят белые халаты, с упоением обсуждают сложные химические формулы и неприятные подробности анатомии. Иногда я даже грешным делом начинаю ревновать Никиту к Дублю — так часто они стали общаться. Но тут же, когда Ник это с присущей ему проницательностью замечает, я получаю от него крепкий подзатыльник и обнадеживающее: «Лебедев, ты охуел? Еще лучший друг, называется».
— Как экзамен? — спрашиваю, поглядывая искоса на Ника и пытаясь понять, успела ли с ним поговорить Ульяна. На невозмутимом лице Воскресенского вообще сложно что-либо прочесть. Вот он смотрит куда-то в окно, и хрен ты догадаешься, заняты ли его мысли вводным курсом анатомии, или он придумывает десять разных способов подорвать Алика тротилом, если тот вздумает вернуться в город.
— Ник у нас гребаный отличник, — вздыхает Дубль и корчит рожу. — Даже общеобразовательный курс литературы, чтоб ее за ногу, затащил на пять.
— А ты? — спрашиваю с ухмылкой. — С тройкой отпустили?
— Да кто-нибудь вообще знает, кто такой Лесков? — защищается Дубль.
— Я знаю, — с ехидцей отзывается Никита и качает головой. — Я же тебе тридцать раз пересказывал содержание «Соборян», дубина ты стоеросовая.
Дубль что-то с негодованием бормочет себе под нос, пряча колодку карт в кармане висящего на спинке стула медицинского халата. А Никита оборачивается ко мне и спрашивает, прищурившись:
— Вик, ничего не хочешь сказать? Ты нервный какой-то.
У меня холодеет в груди.
Неужели, у меня действительно все на лице написано?
— Да так… — я скребу ногтями загривок, с нарочитым интересом уставившись на карточку меню на столе. — Тебе Уля не звонила вчера?
Ник фыркает:
— Она что, сочинила новую теорию относительно Алика и Антона?
Мы с Дублем таращимся на Ника. Я даже не знаю, что меня удивляет больше — то, что Ульяна в обход моих просьб поднимает эту тему в разговорах с Никитой, или то, что сам Воскресенский относится к вопросу иронично, закатывая глаза и усмехаясь без доли горечи или затаенной грусти.
Ник наклоняется, чтобы поправить язычок кроссовка на левой ноге, и снова выпрямляется, глядя на меня с укором.
— Неужели ты и правда думаешь, что твое нарочитое табу на упоминание его имени не выглядит как попытка меня защитить? — спрашивает он вкрадчиво. — Только от чего? Вик, столько времени прошло. Меня веселят выдумки Ули, но в какой-то мере я даже от них устал. Как и от того, что в моем присутствии все старательно обходят в разговорах Алика.
Ник кидает краткий взгляд на Дубля, и тот смущенно закашливается, опуская взгляд. Видно, и он деликатен в выборе тем для обсуждения.
— Не делайте из меня страдальца, ладно? — со смешком просит Ник.
Не знаю, верю ли я мягкости его тона и беззаботности легкой улыбки. Но очень хочу верить.
Дубль вздыхает, подпирая щеку кулаком. Чтобы замять неловкость, я предлагаю:
— Отметим сдачу сессии? В клубешнике?
— Чур, бронирую випку я! — мгновенно отзывается Дубль.
— Давай монетку бросим, — не соглашаюсь. Мы бросаем пять рублей, и выпадает мой орел. Дубль разочарованно вздыхает.
Ник закатывает глаза:
— У богатых свои причуды…
*
Гришка до безумия обожает танцевать.
Поэтому, когда мы приходим в клуб, он игнорирует вип-зону, огороженную тонированной стеклянной панелью от основного зала, и тащит меня в гущу толпы.
— Ты попал, Вик, — смеется Дубль, подмигивая мне. Он берет ламинированную карту с перечнем алкогольных коктейлей и вслед за Ником, уже успевшим где-то подхватить шот текилы, пропадает за перегородкой.
Я не горю желанием танцевать, растворяясь в грохоте музыки, вдыхать запахи чужих парфюмов и пота, цепляться пуговицами за девичьи украшения. Но я не могу оторвать взгляда от Гришки, виляющего задом в обтягивающих темных джинсах в такт клубному ритму. Он подвел глаза синим карандашом с блестками. Вкупе со встрепанной светлой шевелюрой и общей миловидностью Гришкиного лица подводка смотрится кичливо и слегка по-пидорски, но он так красив и слажен в танце, что мне эта незамысловатая деталь кажется чертовски правильной.
«Танцуй», — велит Гриша, улыбаясь и ловя мои неуклюже болтающиеся руки, чтобы положить себе на бедра.
Я опасливо оглядываюсь по сторонам.
Но в общей полутьме за ревущей музыкой и постоянным движением толпы никто не замечает двух парней, обжимающихся неподалеку от барной стойки.
Гришка подступает ближе, заставляет меня двигаться зеркально ему. И в какой-то момент, чувствуя, что попадаю в такт, прилежно следуя указаниям, я начинаю ловить от происходящего кайф.
Мы остаемся на три танца, стараниями Гришки раскрепощая меня до такой степени, что я уже не обращаю внимания ни на кого вокруг, полностью отдаваясь на волю музыки. А потом Гришка сам останавливается, откидывает мокрые пряди ото лба и с лукавой улыбкой тащит меня за перегородку.
Здесь тише, чем в зале, но грохот все равно отдается в стенах и полу вибрирующим отзвуком.
— Я думал, вы там до конца смены диджея застряли, — улыбается Дубль, вальяжно раскинувшийся на кожаном диванчике, и двигается, когда Гришка садится рядом. Перед ним на столике уже три пустых бокала из-под «Лонг айленда», хотя пьяным Дубль не выглядит. Просто расслабленным чуть больше, чем обычно.
А вот судя по тому, что Ник безуспешно пытается под смех Карины вытащить застрявшую между спицами колеса трубочку от коктейля, ему выпитого оказалось достаточно, чтобы быстро и надежно улететь.
Я усмехаюсь.
Принимаю протянутый Дублем шот, подкрашенный чем-то зеленым. Оборачиваюсь, опрокидывая его в себя, и застываю в оцепенении. Я почти не чувствую, как водка с абсентом обдают жаром все во рту. Не слышу спора Ника и Карины.
Потому что сквозь стекло, поверх голов танцующих в зале я вижу парня в кожанке, который стоит, облокотившись о стойку, и смеется над шуткой бармена.
У него русые, почти до плеч, уложенные в нарочито небрежной манере волосы и пронзительные зеленые глаза. Знакомая лисья ухмылка на тонких губах. Он оборачивается, и мне кажется, хоть это и невозможно сквозь тонированное стекло, что его внимательный изучающий взгляд направлен прямо на меня.
Нежеланная весточка из нашего прошлого.
Антон Васильев.
*
Под предлогом необходимости проветрить голову и покурить я выхожу на улицу. Стою, тупо разглядывая проплывающие под светом уличных фонарей машины. Подставляю лицо холодному ветру и пытаюсь унять сбившееся с ритма сердцебиение.
Я почти не удивляюсь, когда входная дверь хлопает, и рядом со мной становится Антон.