— Привет, Лебедев, — улыбается он дружелюбно.
Я разворачиваюсь и молча бью его по лицу. Васильев прижимает ладонь к ушибленной мгновенно налившейся красным скуле, морщась от резкой боли, но очень быстро возвращает выражение беспечного самодовольства во взгляде.
— Ты так всех старых знакомых приветствуешь? — спрашивает он со смешком.
— Знакомых ублюдков, — хриплю в ответ и дрожащими пальцами поджигаю сигарету. Никотиновый дым не помогает, только наливает легкие тяжестью. Я стою в немой растерянности какое-то время, а потом спрашиваю ровным почти отчужденным тоном: — Как ты нас здесь нашел?
— Отследить твою бронь не так уж и сложно, — пожимает плечами Антон.
Он тоже закуривает. Ветер треплет его отросшие волосы и полы расстегнутой кожанки.
У меня в голове так много вопросов, что я не знаю, какой задать первым.
— Где Алик?
— Хочешь и его ударить по лицу?
— Нет. Там одним ударом не ограничится, — уверяю я мрачно.
Антон звонко смеется. И в этом смехе так много из прошлого, что я досадливо морщусь из-за чувства волнения и трепета, поднимающегося внутри. Неправильное иррациональное чувство тоски, намекающее на то, что я очень скучаю по былому, вызывает у меня отвращение.
— Он еще не приехал, — отзывается Антон, отсмеявшись. — Заканчивает дела вне города.
— О, вот оно что, — хмыкаю я и произношу дрожащим от ярости голосом: — Можешь передать ему, что его здесь никто не ждет.
— Я не сомневался в том, что ты это скажешь, — негромко бормочет Антон и тут же, не давая мне и слова вставить, спрашивает: — Никита сдал последний экзамен?
Волна гнева, поднимающегося внутри, окольцовывает и душит меня.
Мне хочется врезать ему еще раз, лишь бы научить ни разу больше не задавать вопросов о Нике.
— Как ты…
— Мои люди за ним приглядывают. За всеми вами, — предупреждает мой вопрос Антон. В его голосе звучит все меньше от насмешки, и все больше от серьезности.
Приглядывают, надо же.
Я зло отрывисто смеюсь. Во мне не находится сил удивляться тому, как Антону и Алику хватает наглости следить за нашей жизнью, контролировать ее, даже находясь за пределами города и наших мыслей.
— Как Ульяна? — в голосе Антона чудится плохо скрытое за небрежностью волнение.
— Как будто ты и за ней не следишь, — цежу я сквозь зубы.
— Слежу, — улыбается Антон. — Но хочу слышать от тебя.
Я хочу развернуться и уйти, но слова вырываются из меня прежде, чем я успеваю сделать хоть шаг в сторону входа:
— Ей без тебя хорошо.
Антон ничего не отвечает. Его зеленые глаза поблескивают в скудном освещении фонаря и кажутся полными невысказанной выдержанной временем грусти.
— Зачем ты пришел? — спрашиваю, уже не скрывая недоброжелательности в голосе.
— Просто разведать обстановку. На пару минут позволил себе нечаянную слабость. Мне нужно будет на время отлучиться из города… — Антон замолкает, не продолжив мысль, отбрасывает окурок и засовывает руки в карманы куртки. — Еще увидимся, Вик.
Он кивает мне, разворачивается и идет по улице прочь от здания клуба.
— Никогда! — кричу я ему вслед. — Никогда не возвращайтесь в нашу жизнь, слышишь?
========== 8. Никита ==========
У Ритки только недавно прорезались два верхних и два нижних зуба, но она уже наловчилась точить их о мои пальцы с таким остервенением, что позавидует соседский бульдог.
— Нельзя! — втолковываю весело улыбающейся Рите и легонько щипаю ее за пухлую щечку. — Нельзя кушать своего дядю. Я тебе еще пригожусь.
Рита энергично подпрыгивает у меня на коленях, радостно выдавая «Кит! Кит!» — единственный огрызок моего имени, который в состоянии произнести. Ее прыжки отдаются в ногах тупой едва различимой пульсацией. Мой лечащий врач говорит, что боль — хороший признак возвращения чувствительности. Но когда я просыпаюсь по ночам от диких судорог и ощущения, будто голени мне пытаются ампутировать без анестезии ржавой бензопилой, я совсем так не думаю.
— Никит, это еще что? — в комнату заглядывает Василиса с кухонным полотенцем, перекинутым через плечо. Подходит и берет Риту на руки. — Не позволяй ей плясать у тебя на ногах. Ты ее балуешь, а она потом будет веревки из тебя вить.
Рита отвлекается, рассматривая сережку Василисы из разноцветных бусинок, и зачарованно замирает, выдувая слюнявые пузыри.
— Что поделать, я очень лояльный дядя, — отвечаю с достоинством.
Василиса только закатывает глаза. И ойкает от неожиданности, когда Рита решает присвоить сережку и ловко выдергивает ее у матери из уха. Все-таки внешне она уже очень похожа на Василису, разрезом глаз, аккуратным носиком и пухлыми губами, а вот характером явно пошла в моего братца.
Маленький чертенок.
— Как будто полной комнаты игрушек мало, — смеюсь по-доброму.
Быть может, я действительно слишком мягок в вопросах воспитания Ритки. Но мне очень хочется, чтобы она росла счастливой, почаще улыбалась, щеголяя только-только прорезавшимися зубками, смеялась заливисто и прыгала от избытка искренних детских чувств. И порадовалась однажды тому, что у нее самые классные любящие родители на свете.
— Сегодня ужинаешь у Милославского? — спрашивает Василиса, снимая вторую сережку и отдавая Рите.
— Угу.
Воскресные ужины у Олега Павловича уже стали своеобразной традицией.
— Возьмешь с собой Катю? — спрашивает Василиса, едва заметно улыбаясь и совершенно не замечая, что Рита цепляет сережки ей на волосы, что-то приговаривая на своем непонятном языке. — Олег у меня пытался выспросить на днях, что за дама у тебя появилась.
— Там еще все не настолько серьезно… — смущаюсь и чешу кончик носа.
Катя — девушка с моего потока, красивая, смышленая и обожающая комиксы «Марвел». С ней меня познакомил Дубль еще в начале учебного года, и как-то незаметно, через несколько месяцев общения и постоянных встреч в тусовках первокурсников, у нас с ней дошло до зарождения взаимной легкой симпатии. Не то что бы я был готов к серьезным отношениям после человека, который разделил всю мою жизнь на «до» и «после», но я очень хотел в рамках новой политики «двигаться дальше» не отказывать себе в том, что казалось правильным. А простота Кати в общении, пара нечаянных поцелуев и шутки Дубля с Виком, которые разве что от счастья не сияли, когда видели нас вдвоем, лишь убедили меня в том, что не стоит останавливаться из-за сомнений.
Надо просто жить, как живется. И никогда не оглядываться на прошлое.
— Как знаешь, — усмехается Василиса. — Не забудь выпить таблетки перед выходом.
*
В особняк меня подбрасывает один из штатных водителей Милославского. Помогает перебраться на коляску и даже дает стрельнуть у него сигарету.
— У Олега Палыча новая машина? — спрашиваю удивленно, замечая припаркованную возле палисадника Мазерати.
Водитель скучливо пожимает плечами:
— Я второй день работаю. Да и в основном по охране, так что в тачках босса не ориентируюсь.
Надо же.
Зачем это Милославскому понадобилось расширять штаб телохранителей? Раньше ему сполна хватало двух, да и те большей частью скучали и бесконечно резались в карты в холле. Уже больше года я не слышал ни о покушениях, ни о заговорах и разбушевавшейся преступности в городе.
Я докуриваю и по пандусу заезжаю в дом.
В холле горят все торшеры, люстры и лампы, слепят обилием света и играющих в хрустале бликов. Мраморные полы начищены до блеска, тяжелые портьеры на окнах раздвинуты, сверкают чистотой даже поручни лестницы из красного дерева и каменные изразцы декоративного камина. Дом впервые на моей памяти дышит помпезной пышностью, давит массивом итальянского декора и явственным флером богатства.
Меня встречает сам Милославский. Он выходит со стороны гостиной, слегка опираясь на трость, радушно улыбается и с неожиданным пылом жмет протянутую мной руку.
— Приветствую, молодой человек!
— Здрасьте…
Я оборачиваюсь, заметив, что приоткрыта стеклянная тонированная дверь в зимний сад.