Всего пара протяжных гудков, и Алик тут же отвечает:
— Привет. Что-то произошло?
Усмехаюсь невесело. Если бы он отвечал так же быстро, когда действительно происходило то, что меня убивало и выворачивало наизнанку.
— Да, — говорю, поглядывая на наручные часы. — Можешь заехать за мной? Поговорить надо.
— Конечно, — я слышу, как захлопывает Алик крышку ноутбука и отодвигает стул. — Называй адрес.
*
Александр Милославский, кажется, не может представить свою жизнь без королевского размаха. Потому что он отвозит меня в один из самых дорогих ресторанов города, даже не обращая внимания на мои вялые попытки возразить и предложение обсудить все на лавочке в ближайшем сквере. Какие уж тут лавочки, когда Алик катает на Мазерати и держит при себе платиновую «американ экспресс», хотя я сильно сомневаюсь, что подобную роскошь ему обеспечил на радостях отец. Олег Павлович не из тех людей, которые поощряют блудных сыновей за возвращение домой роскошными подарками. Но спрашивать, откуда у Алика взялись за полтора года средства, если он самовольно ушел с должности в компании, я не собираюсь. Быть может, это как-то связано с возмещением в судебном порядке ущерба, нанесенного Милославским.
Я просто решаю не проявлять любопытства.
В конце концов, дела Алика уже никак меня не касаются.
— Платишь ты, — заявляю невинно, когда мы устраиваемся за столиком у окна. — Поэтому заказывай на свой вкус.
Алик усмехается, открывая книжку меню.
— Мне нравится, каким испуганным делается твое лицо, когда ты пытаешься вести себя стервозно, — замечает он, рассматривая раздел горячих блюд.
Я слегка краснею и, хоть понимаю прекрасно, что в этой игре мне над Аликом верх не одержать, упрямо не поддаюсь на провокации:
— Прекрати со мной флиртовать, иначе этот разговор закончится очень быстро.
— Я флиртую? — переспрашивает Алик, удивленно вздергивая брови. А у самого в глазах искрится неприкрытое веселье.
— Ты сам прекрасно знаешь, что делаешь, — говорю сухо и слегка подаюсь вперед, пытаясь заглянуть в меню. — Возьми мне еще…
— Белое вино и цезарь с креветками? — спрашивает он, предугадывая мою просьбу. С ним же совершенно невозможно вести себя, как ни в чем не бывало. — Не волнуйся. Я не ошибусь с тем, что тебе нравится.
— Алик… — произношу предупреждающе. Смотрю непроизвольно на хвост светлых волос, из которого на лицо Алика выбилось несколько непослушных прядей. Новая прическа чертовски ему идет.
— Ладно, я больше не буду, — он нагло усмехается и жестом подзывает официанта. Пока Алик заказывает еду, я разглядываю шрам на его виске. Он не так заметен в дневном свете, льющемся через окно, но все же выглядит далеко не легкой царапиной. Официант уходит, и Алик снова оборачивается на меня. — О чем ты хотел поговорить?
То, что мы наконец-то переходим к делу, немного меня расслабляет.
Я откидываюсь на спинку диванчика и рассказываю про сеть закусочных, которую мы собираемся выкупать, и про проблемы с Минераловым, которые требуется уладить. Алик слушает внимательно и слегка хмурится, будто что-то прикидывая в уме.
— Ты хочешь, чтобы я разобрался с Пашей? — спрашивает он наконец.
— Это же в твоих силах? — уточняю с надеждой.
— Конечно, — отзывается Алик небрежно. — Паша еще со школы задолжал мне за одну услугу.
Я почему-то совершенно этому не удивляюсь. Не зря репутация Алика в стенах лицея была таковой, что все его чуть ли не до дрожи боялись. Он просто умел оказываться с помощью в нужное время в нужном месте, и умел требовать за это свои премиальные.
— Тогда разберись с Минераловым, чтобы к следующей неделе у нас не было никаких проблем, — произношу это уверенно, потому что понимаю: я едва ли не единственный, кто может ставить Алику ультиматумы. Может, это и нечестно с моей стороны, но разве сам Милославский всегда играл честно?
Алик слабо невесело усмехается:
— И почему я должен выполнять твои прихоти?
— Ты же меня любишь, — отвечаю ровно, прибегая к удару ниже пояса. Алик вздрагивает едва заметно и поджимает губы, но тотчас берет себя в руки и возвращает на лицо невозмутимое выражение. Хотя в его глазах, на самой радужке, теплится толика растерянного отчаяния, от которого мне становится невыносимо гадко.
Но я не собираюсь его жалеть.
Даже несмотря на то, что все во мне яро протестует против той грязной игры, которую я веду.
— Хорошо, — Алик внимательно на меня смотрит. — Только у меня есть два условия.
— Какие? — я напрягаюсь.
— Первое: моих будет пять процентов от выручки, — заявляет Алик, переходя на сухой деловой тон.
— Это еще почему? — возмущаюсь. Официант приносит мне вино, а Алику — чашку мятного капучино. Когда он отходит, забрав нервно смятые мной в процессе разговора салфетки, я спрашиваю: — Неужели, у тебя такой острый недостаток средств? Или отец не вернул тебе место в компании?
— Вернул, — Алик довольно склабится и отпивает кофе. — Но я, знаешь ли, несколько заинтересован в том, чтобы нас с тобой связывало хоть что-то. Если мы не можем остаться друзьями, то пусть это будут деловые отношения.
Я чувствую, как снова заливаюсь краской, и опускаю взгляд.
— Ладно, на это я согласен, — бормочу негромко и тянусь к своему бокалу. — А второе условие?
— Поцелуй меня, — требует Алик, и мне стоит огромных усилий, чтобы не выплюнуть то вино, которое я уже отхлебнул, обратно.
— Прямо сейчас? — спрашиваю растерянно, поставив бокал на стол. Руки от волнения дрожат так, что ни секунды не сомневаюсь: любой физический контакт сделает то, что между нами происходит, в разы запутаннее.
— Можем отложить на потом, если хочешь, — мягко произносит Алик.
Я украдкой оглядываюсь. В ресторане только мы да пожилая пара в дальнем конце помещения, но они так увлечены беседой на быстром итальянском, что вряд ли заметят что-либо. Официанты тоже скрылись на время из зала.
Нет уж, либо я сделаю это сейчас, либо изведусь в нервном ожидании неминуемого потом.
Я тянусь к нему через стол, и Алик, во взгляде которого невольно мелькнувшее удивление тотчас сменяется чем-то обжигающе страждущим, резко подается мне навстречу.
Закрываю глаза, когда чувствую прикосновение его губ, мягких, со вкусом кофе и мяты. Алик ловит мой растерянный выдох, на мгновение просто легонько целомудренно прижимается своими губами к моим, словно пробуя их на ощупь. И мне кажется, будто я ни на секунду не забывал, какого это. Что мое сердце забилось чаще от одного лишь осознания, что я делаю это снова, как мечтал каждую ночь, проведенную порознь. Несмотря на все попытки запереть эти мысли на задворках сознания.
А потом Алик целует меня по-настоящему.
Грубо и жадно, властно проникая языком в мой рот. Я одной рукой опираюсь о столешницу, чтобы не потерять равновесие, а пальцами другой зарываюсь в волосы Алика. Чувствую, как соскальзывает резинка с его хвоста, как мягкие пряди текут под моей дрожащей ладонью.
Алик играется с моим языком, втягивает его себе в рот. Он обхватывает ладонями мое лицо, гладит пальцами скулы, нежно убирает волосы с моего лба. Больно прикусывает нижнюю губу, и я думаю отстраненно о том, что под ней наверняка назавтра созреет темно-лиловый засос.
Я позволяю себе пропасть в этом поцелуе, отвечаю с пылом и невольной яростью, даю Алику понять, как сильно ненавижу его за то, что он лишил нас друг друга.
Я позволяю себе не брать ответственность.
Позволяю себе ни о чем не думать и наслаждаться.
— Хороший мой, — шепчет Алик, отстраняясь и проводя носом по моей скуле. — Мне не нужны пять процентов, я и так сделаю для тебя все. Я уже выяснил то, что мучило меня всю неделю… Весь прошедший год, — он еще раз целует меня в удивленно приоткрытые губы и в бессилии опускается обратно на свое место. — Что ты мне соврал.
— Когда? — спрашиваю рассеянно, приглаживая растрепавшиеся волосы и облизывая зацелованные влажные от его слюны губы. Я проклинаю себя за то, что реакции моего тела говорят обо всем красноречивее любых слов.