— Да, Нил Армстронг, мы видели, — бурчит Ростислав Сергеевич, отнимая у меня костыли, которыми я норовлю разнести ему весь кабинет от внезапно свалившегося на меня счастья. — Это значит, что мы можем усилить интенсивность лечебного курса.
Энтузиазм, с которым Ростислав Сергеевич это произносит, слегка пугает. Если до этого курс был не интенсивным, то мне сложно представить его таковым.
— Ты большой молодец, Ник, — Ульяна трясет меня за рукав толстовки. Ее глаза горят ребяческим восторгом, и я невольно смеюсь, не в силах не вторить ее искренней радости.
У меня вряд ли бы что-то получилось, если бы не поддержка дорогих мне людей. Если бы Лешка и Василиса не настаивали на посещении курсов. Если бы мои друзья не видели в каждом новом сдвиге с мертвой точки благой знак и внеземное достижение. Если бы Алик год назад не сказал убежденно: «Значит, однажды ты будешь играть в баскетбол».
Немалую роль в прогрессе лечения сыграло и то, что я отринул притягательную некогда идею избавления через смерть и истово поверил в собственные силы.
Я действительно хочу жить дальше и искать новых свершений.
И мечтаю с нетерпением о том, когда вновь смогу подняться на ноги и рвануть вперед. Сбить дыхание от скорости бега, ощутить под ступнями комковатую влажную землю и услышать свист ветра в ушах.
— Ну-ну, барышня, не перехвалите его раньше времени, — Ростислав Сергеевич подходит к рабочему столу, чтобы сделать отметку в моем личном деле. — Нам еще работать и работать.
— Конечно, — отзывается Ульяна, а сама мне подмигивает, пока он не видит.
Мы прощаемся с Ростиславом Сергеевичем и спускаемся на подземную стоянку клиники. Когда я вижу Ульянин красный, но по стекла изгвазданный в темной дорожной грязи мерс, то содрогаюсь.
— Это адская колесница, — произношу сдавленно, перебираясь на пассажирское сидение и позволяя Ульяне заняться складыванием коляски. — Может, вызовем такси, а тачку твою Вик потом подбросит?..
Ульяна отбрасывает волосы с лица и пыхтит над не поддающейся коляской. На каблуках и в коротком платье это сделать еще проблематичнее обычного, и я в который раз жалею, что никак не могу ей помочь.
— Ну, уж нет, — заявляет Уля, когда справляется и оттаскивает сложенную коляску в багажник. — Я только сдала на права, мне нужно много практики.
Она обходит машину и садится на водительское место, уверенно поворачивая ключ зажигания. К моему огромному сожалению, все остальное на дорогах она делает с той же стальной решимостью.
— Знаешь, что Дубль про это говорит? — уточняю язвительно. — Что когда показатель «много практики» примерно равняется показателю «много разбитых машин», стоит задуматься о тренировке на площадке с конусами и карточными человечками.
Ульяна пальцем стирает вишневый помадный след под нижней губой, глядясь в зеркальце, и мурлычет:
— Пристегнись и заткнись, Воскресенский.
*
Последним на сегодня пунктом из списка дел становится лицей.
У руководства есть старая добрая традиция награждать медалистов престижных олимпиад и тех, кто сдал экзамены на выдающиеся баллы, именными грамотами. Не знаю, почему нас не наградили еще на последнем звонке, но ничего не имею против припозднившегося поздравления. В каком-то роде для меня биология, которую я сдал на сто баллов, и химия на восемьдесят восемь являются тем результатом, которым действительно стоит гордиться.
Мы с Ульяной поднимаемся на административный этаж, где уже собрались приглашенные ребята нашего выпуска.
Среди них я вижу Диму Громова, который окончил школу с золотой медалью и сдал обществознание на сто баллов. Неподалеку от него ошивается телохранитель Илья. Вот уж поистине неразлучная парочка — где не увижу Громова, за ним по пятам неотступно следует этот бритоголовый бугай с извечно скучающим выражением лица.
— Привет, — я подъезжаю к Диме, протягивая ладонь для рукопожатия.
— Ого. Привет, — Громов вдруг улыбается, что делает его и без того красивое лицо живее и обворожительнее, и с пылом трясет мою руку. — Давно не виделись.
Быть может именно редкость наших с Димой встреч позволяет нам относиться друг к другу с искренним дружелюбием. Школьные обиды со временем забываются, кажутся по нелепого незначительными и отягчающими общение. И все же, чем старше становишься, тем отчетливее понимаешь — умение прощать и просить прощения это самый ценный навык из возможных.
Без него так всю жизнь и проживешь.
С дружбой, брошенной на полпути, с невзаимной старой любовью, обернувшейся заскорузлой обидой и горькими мыслями о несбывшемся. Без людей, необходимость которых понимаешь много позже свершившихся ссор.
— Слышал, Алик в город вернулся, — говорит Дима, когда мы отдаляемся от шумной толпы выпускников. Я замечаю среди новоприбывших Антона, который наверняка в лицее появился в связи с назначенными ему экзаменами. Васильев шустро отлавливает Ульяну и уводит ее за локоть к панорамным окнам. Они начинают выяснять отношения приглушенными голосами, но я решаю, что не буду вмешиваться. — Ублюдка, который всю кашу заварил в том году, собираются упечь за решетку. А мой отец… Очень хочет передать Алику спасибо. Нам вернули украденные деньги… Немало денег.
Я смотрю на Диму с удивлением.
— Говоришь, отец передать благодарность хочет? — спрашиваю осторожно. — А как же ты, это же семейный бизнес?
— Ну и я, конечно, — улыбается Громов. — За отца. Сам я от идеи наследовать дело отказался. Не мое это совсем.
Я киваю.
В таких решениях тоже есть смысл. Ведь мы не наши отцы и не обязаны идти по их стопам.
— Вы как с Аликом? — спрашивает Дима. Я вглядываюсь в его лицо, но не нахожу за живым любопытством никакого подтекста. И то, что Громов больше Алика не любит — а это слышно в тоне, и видно по глазам — оказывается приятным открытием. — Вместе?
Я отвожу взгляд и вдруг замечаю, что Антон и Ульяна прекратили ругаться, переместившись за полупрозрачную занавесь, и обнимаются, покачиваясь из стороны в сторону. Васильев гладит Улю по спине и что-то шепчет ей на ухо, а она смеется сквозь слезы и быстро-быстро кивает.
— Нет, — отзываюсь глухо. — Все не так просто.
Дима негромко смеется.
— А когда это с Аликом было просто?
— И то верно.
— Он мне звонил тогда, перед отъездом из города, — говорит Дима, улыбаясь. — И сказал: «Знаешь, Громов, мне снилась мама. И она сказала, что пришло для меня время повзрослеть. Пришло время стать тем лучшим человеком, которым мне когда-то помешали стать. А затем придет время вернуться к нему. И быть с ним вместе или не быть вовсе».
========== Эпилог ==========
Жизнь показала, что даже детям богатых родителей не все сходит с рук. Когда мы с Ульяной едем на каньон, нам приходится захватить с собой Дубля. Он стоит под черным зонтом у обочины шоссе, и когда мы подъезжаем, спешно забирается в салон, обдавая нас запахом ментоловых сигарет и отсыревшей земли.
— Отец тачку отобрал, — объясняет коротко, расстегивая влажную от дождя ветровку и откидываясь на спинку сидения. Ульяна резким рывком вклинивается обратно в поток машин и украдкой поглядывает на нас в зеркало заднего вида. — Я у него теперь в немилости. Так что этой гонкой я ставлю на кон все. Либо Алик выигрывает, и мы отбиваем вложения за счет сети, чтобы я мог взять кредит на расширение… Либо «фините ля комедия».
Глядя на Дубля, я не могу сказать, что он выглядит расстроенным.
Только уставшим и слегка потерянным. Но разве может он сохранять полное хладнокровие, если привык за двадцать лет жизни, что все достается по щелчку пальцев, стоит открыть набитый стараниями отца бумажник?
Я сочувствующе похлопываю Дубля по плечу, но он скупо улыбается, скидывая мою ладонь.
— Забей, Ник. Приспособлюсь.
Ульяна сворачивает с шоссе, мы проезжаем по исполосованной разводами мокрого песка дороге и тормозим неподалеку от насыпного вала. Меня охватывает чувство дежа вю, когда я вижу тачки Димы и Ромашки, только на этот раз не на линии старта. Толпа собралась поистине грандиозная. Наверное, вся наша старая параллель, ученики нынешнего выпускного класса, разодетые в дорогое шмотье не по погоде. Незнакомые мужчины в деловых костюмах и замызганных песком ботинках в сопровождении целой группки моделей, кутающихся в дизайнерские пальто. Снующие вокруг припаркованных машин телохранители, шумная тусовка Минералова, рассредоточившаяся по площадке старта.