— Таскаться за ними по всему городу? — ужаснулась я. — И как ты себе это представляешь? Они загружаются в машину и едут, а мы бодрой рысцой трусим следом, старательно делая вид, что нам до них нет никакого дела?
— А наши фотографии Суреныч им показывал? — внезапно спросил Васька.
— А откуда они у него? — удивилась я.
— Выкрал, — пояснил мне братец. — Когда забирался к нам, чтобы сломать будильник, то заодно и фотографии украл.
Я молча поразилась коварству Суреныча и проницательности моего брата. Видимо, пребывание в их обществе плохо сказалось на моих умственных способностях.
— Фотографий я у него не видела, — осмелилась я утверждать, но Вася развеял мои сомнения, разъяснив, что я просто не успела их увидеть.
Но тут я вспомнила, как перед самым нашим отъездом бабушка кричала мне с другого конца комнаты: «Ты фотоаппарат взяла?», а я в это время тщетно пыталась закрыть пузатый чемодан, который набила так, что он готов был лопнуть. «Взяла!» — огрызнулась я, отказываясь от борьбы. И, заглянув внутрь чемодана, сразу же обнаружила, что причиной его саботажа был толстый семейный альбом. Начинался он с фотографии моей прабабушки, но при этом был заполнен всего лишь наполовину. Какой-то мой родственничек с неизвестными мне целями решил прихватить этот альбом с собой. Альбом я, не задумываясь, потихоньку сунула под Васин диван в ящик с его младенческими игрушками, справедливо рассудив, что их-то уж он точно с собой не потащит.
— Фотографий мы с собой не брали, — со знанием дела произнесла я.
— Как не брали, если я альбом сам положил в чемодан!
— Что один человек положит, то другой всегда вынуть может, — сообщила я ему.
— Значит, версия с фотографиями отпадает, — констатировал Вася. — Ну это и к лучшему. Теперь мы совершенно безбоязненно можем следить за ними. Нас они не узнают. Интересно, а как в таком случае Суреныч планировал наше устранение?
— Должно быть, кто-то из этих парней приедет к нам, поселится в лесу и, когда ты или я, а лучше оба отправимся по лесной дорожке к морю, то…
— Нет, с нами двумя ему одному не справиться, — принялся разглагольствовать Вася. — Вот если у него будет пистолет с глушителем, тогда можно.
А голыми руками ему нас не взять. Вдвоем мы даже с тем толстым справимся. А уж худого даже ты можешь одолеть.
Я открыла рот, чтобы сообщить, что ни в какой лес меня теперь и на аркане не затащишь, поэтому и рассуждать нет смысла, как Вася толкнул меня.
— Суреныч возвращается!
Мы проворно юркнули за очередную «Волгу», у которой были тонированные стекла почему-то только с одной стороны. Таким образом мы Суреныча видели, а он нас разглядеть не мог. Ликом Суреныч был светел, мало того, он просто весь светился от радости. И при этом потирал руки с видом человека, заключившего необычайно выгодную сделку, что было нами воспринято как настоящее оскорбление.
— Я, конечно, знал, что он скотина, но не настолько же, — выразил наше общее мнение Вася. — Не я первый начал, но теперь пусть пеняет на себя.
— Пусть, — с радостью согласилась я, и мы принялись ждать, когда можно будет приступить к слежке за нашими убийцами.
А в это время Андрей, посчитавший себя несправедливо отстраненным от слежки за Суренычем, решил провести свое собственное расследование. Он был уверен, что у него на этого негодяя ничуть не меньше прав, чем у Васьки с сестрицей. Ну и что с того, что убить или избить планируется именно их, любой человек может при желании помешать совершению преступления, и потенциальные жертвы ему в этом препятствовать не должны. С этой мыслью он отправился к дому, где жила престарелая родственница Суреныча и где сам Андрей бывал несколько раз в гостях у Фимы.
Если ему не изменяла память, то Фима звал ее бабушкой. Старушка, несмотря на свой преклонный возраст, была полна сил и энергии, хотя основательно глуховата. Переносить общение с шустрой старушкой порой бывало трудновато. Например, она обожала зазвать к себе какого-нибудь несчастного сантехника и потом несколько часов мурыжить парня своими рассуждениями и советами, как полагается чинить краны. Молодые люди, собирающие подписи для депутатов, посетившие, на свое несчастие, ее владения, вырывались оттуда бледными и быстро находили себе другой источник доходов. Хуже всех приходилось распространителям слова божьего, потому что старушка любила их больше всего. Вообще старушка свои жертвы никогда легко не выпускала.
В этом ей здорово помогала ее глухота, она просто не слышала слов собеседника, а стало быть, с легким сердцем могла не заметить и его попыток откланяться.
Но в последние дни старушке не везло. Гости к ней не заходили, родичи все не ехали, а страховые и прочие агенты давно обходили ее квартиру стороной. Поэтому появление молодого человека, которого она смутно припоминала по немногим визитам к ее внуку, она восприняла как посланца с небес. Андрей и сам не мог толком сказать, какого черта он приперся в этот дом, зная, что Суреныч в городе и в любую минуту может нагрянуть, чтобы проведать старушку. Не думал же он в самом деле, что детали взрывных устройств будут разбросаны у Суреныча по всей квартире и на самом видном месте. Но бабуля так приветливо улыбалась и так настойчиво приглашала войти, что Андрей не удержался и вошел.
Дверь с оглушительным лязгом за ним захлопнулась.
Оглянувшись, парень увидел, что лязг издавали многочисленные замки ригельные и замочки французские, крюки и крючочки, засовы и задвижки, цепи и цепочки. Обнаружил он и парочку навесных замков, которым больше бы пристало запирать дверь сельского амбара. Бабушка проворно запирала все их, и в душу Андрея впервые закралось нехорошее предчувствие.
— Пойдемте пить чай, — пригласила его старушка, покончив с замками.
На кухне никого не оказалось, кроме огромного черного кота, которого Андрей не видел в свои прошлые посещения. Недовольно фыркнув, кот смерил его откровенно оценивающим взглядом, от которого Андрей невольно поежился. Внезапно из ванной донесся шорох, вогнавший Андрея в холодный пот.
Вернее, вогнал его не сам шорох, а мысль о том, что Суреныч может не только вот сейчас здесь появиться, но уже давно появился и просто до поры до времени не показывается на глаза. Но тут перед Андреем возникло блюдо аппетитных булочек, посыпанных корицей и сахарной пудрой, и он немного перевел дух.
К тому же на столе было только две чашки, одна у Андрея, а вторую бабушка поставила себе.
— А вы одна сейчас живете? — брякнул Андрей, не подумав, что вопрос не мешало бы сформулировать как-нибудь иначе.
К счастью, старушка его не услышала, а, пододвинув к Андрею блюдо с булочками, сказала:
— Да, погода просто издевается над нами. То солнце сияет, а то дождь зарядил уже второй день.
Это вы, молодой человек, правильно заметили. Вот что я вам скажу, когда мне было столько же лет, сколько вам, увлеклась я одним красавцем летчиком.
Андрей попытался вставить слово, но понял, что до тех пор, пока бабушка не закончит свое повествование, это бессмысленно.
Мы с Васькой, переместившись теперь за блестящую новенькую «Волгу», припаркованную прямо напротив дверей гаража, оживленно ругались между собой. Вася обвинял меня в том, что я должна была отправиться за Суренычем, потому что меня он меньше знает, а я шипела, что ни за что не оставила бы его тут одного.
— Я не один, — возмущался Васька. — Нас тут было бы трое.
У меня язык отнялся от возмущения, и я не успела ему высказать все, что я думаю о его умственных способностях. Я бы, конечно, справилась с собой, но мне помешали двое наших предполагаемых убийц. Толстый вывел из гаража новенькую, сверкающую черным лаком «Волгу» и сразу же ушел обратно. Оттуда вышел лысый и метнулся к багажнику. Вытащив из него какой-то пакет, он тоже вернулся в гараж.