– Гениальность, – фыркнул Гассан, пропустивший мимо ушей признание друга в любви к Катерине, – это фигня. Ты просто хочешь быть знаменитым.
– Нет, неправда. Я не хочу быть значимым, – возразил Колин.
– Вот. Как я и говорил, ты хочешь славы. Слава – это новая популярность. Новой топ-моделью Америки ты не станешь, зуб даю. Так что ты хочешь стать новым топ-гением Америки и теперь – не обижайся – ноешь, потому что до этого еще не дошло.
– Утешитель из тебя никудышный, – пробормотал Колин, уткнувшись в ковер.
– Вставай, – сказал Гассан, подошел к нему и протянул руку.
Колин ухватился за нее, подтянулся, а потом попытался снова лечь. Но Гассан вцепился в него мертвой хваткой:
– Кафир, у твоей сложной проблемы есть очень простое решение.
[три]
– Путешествие, – сказал Колин.
Они с Гассаном сидели на черном кожаном диване. У ног Колина лежали переполненная матерчатая сумка и туго набитый рюкзак, в котором не было ничего, кроме книг. На точно таком же диване напротив сидели родители Колина.
Мама Колина ритмично качала головой, как метроном.
– Куда? – спросила она. – И зачем?
– Не обижайтесь, миссис Одинец, – сказал Гассан, положив ноги на кофейный столик (чего нельзя было делать), – но вы не поняли. Куда и зачем – совершенно не важно.
– Подумай о том, сколько всего ты мог бы успеть за лето, Колин, – сказал папа. – Ты хотел выучить санскрит[6]. Я же знаю, как давно ты хотел его выучить. Разве бесцельная поездка принесет тебе счастье? Это совсем не похоже на тебя – вот так все бросить.
– Бросить что, пап?
Отец молчал. Он всегда молчал после того, как ему задавали вопрос, а потом отвечал длинными предложениями без запинки, без э-э-э, ну-у-у и м-м-м, как будто заранее отрепетировал свой ответ.
– Мне больно это говорить, Колин, но если ты хочешь и дальше расти интеллектуально, то тебе придется работать над этим еще усерднее, чем раньше. Иначе ты рискуешь зря растратить свой потенциал.
– Мне кажется, – ответил Колин, – что я его уже растратил.
Может быть, это случилось благодаря тому, что Колин ни разу в жизни не разочаровывал своих родителей: не пил, не курил, не принимал наркотики, не подводил глаза тушью, не приходил домой поздно, не получал плохих оценок, не протыкал язык, не делал на спине татуировку «НЕ ЗАБУДУ КАТЕРИН». Была и еще одна причина: его родители, возможно, чувствовали себя виноватыми в том, что произошло. Или… Или им просто хотелось провести несколько недель наедине, чтобы оживить остывшие чувства. Но уже через пять минут после признания в том, что он растратил свой потенциал, Колин Одинец сидел за рулем своего длинного серого «олдсмобиля», известного в узких кругах как Сатанинский катафалк.
В машине Гассан сказал:
– Ну, теперь осталось только заехать ко мне домой, взять одежду и волшебным образом убедить моих родаков отпустить меня в путешествие.
– Можешь сказать им, что нашел работу на лето, – предложил Колин. – В лагере или типа того.
– Ну да, только маме я врать не буду. Это нехорошо.
– Гм-м.
– Пусть ей кто-нибудь другой соврет, если уж надо, – прозрачно намекнул Гассан.
– Хорошо, – кивнул Колин.
Еще через пять минут они припарковались на улице в чикагском районе Рейвенсвуд.
Гассан ворвался в дом как ураган. Колин плелся вслед за ним. Мама Гассана спала в кресле в богато обставленной гостиной.
– Эй, мама! – крикнул Гассан. – Проснись.
Женщина вздрогнула, улыбнулась и поприветствовала ребят по-арабски.
Проводив глазами друга, направившегося в свою комнату, Колин, тоже по-арабски, сказал:
– Меня бросила девочка, и теперь я в глубокой депрессии, поэтому мы с Гассаном собираемся устроить себе… э… э… каникулы на колесах. Не знаю, как это по-арабски.
Миссис Харбиш укоризненно покачала головой.
– Разве я тебе не говорила не водиться с девчонками? – произнесла она по-английски с сильным акцентом. – Гассан – хороший мальчик, он не ходит на эти ваши свидания. Посмотри, как он счастлив. Бери с него пример.
– Именно это я и собираюсь делать во время нашей по ездки, – кивнул Колин, хотя это было бесконечно далеко от правды.
Гассан вернулся с доверху набитой одеждой полузастегнутой матерчатой сумкой.
– Охибоке[7], мама, – сказал он, наклонившись, чтобы поцеловать ее в щеку.
6
Как бы смешно это ни звучало, но Колин на самом деле очень хотел выучить санскрит. Среди мертвых языков санскрит – нечто вроде Эвереста.