Небо вызвездило. Что-то белеет там вдали, если посмотреть на юг. Это дымчатые снега далеких Шагдагских гор, за ними Азербайджан, там у моря лежит большой нефтяной город, в нем он был перед тем, как отправиться за море, в раскаленные пустыни Средней Азии. Была тяжелая, каторжная работа в адском зное пустынь, когда он строил мост на Сырдарье, темнота и голод всюду — и опять Баку. Труд и бедность, вот что дала ему жизнь, но она сказала: «Я дам тебе такую силу, с которой ты проживешь жизнь, как самый большой богач, — слово поэта, разящее глупца и радующее умного человека, потому что ты расскажешь ему о нем и миру о нем. Это богатство поставит тебя выше всех богачей. И ничто не сможет отнять его у тебя». Это правда, жизнь кончается. Уже шестьдесят четыре года в бедности, но зато я свободен, как птица, как облако, как ветер с Шагдага. Вот сегодня были у меня добрые люди, спрашивали, как живу, говорили, что они помогут мне, что я не должен так дальше жить, так трудно, в такой бедности.
Я не мог сказать им, чтобы их не обидеть, что эта бедность естественна, потому что, если бы я был осыпан милостями, мой стих мог бы потерять свой блеск, свою силу, как кинжал, зарытый в чернозем, утрачивает свое значение. Они думают, что мне что-то нужно. Я уже все получил: от народа, от своего родного края, который окружил меня прекрасными горами, живописными садами, добрыми людьми, красивыми девушками, молодыми джигитами. Я любуюсь всем этим, и оттого, что мне дадут какой-то паек, мне не прибавится мудрости.
Спасибо им за добрые слова. Я не понял, что́ за стихи они читали, но мне показалось, что это хорошие стихи. Я так и сказал им: хорошие песни, легко идут, сильно идут. Я по голосу знаю, как идет звук…
Так представлялся мне великий ашуг, когда мы подходили к Касумкенту и остановились на мосту, чтобы полюбоваться переливами мелких волн Гильгяричая.
«Поэт поэта узнает по голосу» осталось жить во мне, как свет ракеты, которым всегда можно осветить сумрак ночи. И на крыше дома в лакском ауле Шовкра, перед тем как я заснул, мелькнуло передо мной видение другого аула, Ашаги-Сталы, с обликом старого ашуга в затрепанном бешмете, с легким чунгуром в тонкой сильной руке.
…За горами и годами исчез давно аул Шовкра.
Все так же стоят горы Дагестана, и все так же возвышается на удивление людям ни на что не похожее Хунзахское плато. Засыпанная камнями степь, ровная, как равнина, раскинулась во все стороны. Только по краям вылезают какие-то похожие на вулканические скалы отдельные горки, за ними растут коричневые, голые пирамиды и высоко поднятый в бледное небо исполинский профиль Гуниба. Много крови пролилось в старое и новое время в этих местах, но сегодня они рекомендуются как лучшие места для отдыха и туризма.
Улицы аула Хунзах, бывшей столицы аварских ханов, ровные, как в станице на плоскости. Их разнообразные балкончики и расписные ставни выглядели вполне мирно. Ничто не говорило о былом воинственном прошлом родины Хаджи-Мурата. Даже дом Алихановых-Аварских (в нем теперь открыта чулочная артель) — просто старое сооружение. На закрытом склепе — гробнице знаменитого Абу-Муслима, легендарного арабского завоевателя, — висели какие-то разноцветные лохмотья — не то приношения, пришедшие в ветхость от дождей и ветров, не то сушилось белье, какие-то хозяйственные тряпки.
Старая русская крепость, низкая, серая, заброшенная, одиноко стоит среди полей и пастбищ, недалеко от аула.
В тот день, когда мы попали в Хунзах, все мы смотрели по-разному на открывшийся нам пейзаж. Петр Андреевич Павленко отметил прежде всего, что эти места нужны ему для романа о Шамиле, и, вытащив записную книжку, записывал, как выглядит дом ханши Паку Бихе, сыновей которой так жестоко вырезал имам Гамзат, как выглядит мечеть, где сам имам был убит Османом, братом Хаджи-Мурата. Он стоял над могилой Гамзата, смотрел на турьи рога, прибитые самим героем толстовской повести под крышей дома шамилевского наиба.
Нам встретился в Хунзахе толстый, широкоплечий, на низких ногах, среднего роста человек, загорелый, с южными черными живыми глазами, с пушистыми седыми усами, широким лицом. Он очень внимательно вглядывался в видневшиеся вдалеке горы и что-то соображал, бормоча себе под нос.
Это был знаменитый, всесветно известный итальянский инженер, который проектировал и строил плотины в самых отдаленных краях земли, и теперь судьба занесла его в горы Дагестана, в Хунзах, потому что он взял на себя труд консультанта по созданию высочайшей Сулакской плотины, и ему нужно было сейчас подняться вверх по Андийскому Койсу, чтобы посмотреть его верховья. В белом пробковом шлеме, в светлой рубашке, в старом пиджаке, спокойный, с чуть прищуренными глазами, он и сопровождавшие его помощники и переводчик очень выделялись среди жителей аула.