Примерно часа через четыре я закончила. Хотелось вытереть лоб, произнести аллилуйя и выкинуть к чертовой матери этот шарф. От шерсти чесались руки, слезились глаза, а спина просто отказывалась быть прямой.
- Ты закончила?
Очки-кошки вовсю разглядывали шарф, пальцы женщины бежали по полотну, губы беззвучно считали ряды.
- Хорошо, - наконец удовлетворённо произнесла она. - Теперь обрывай.
Я потянулась за ножницами на столе, но мою руку перехватили.
- Руками обрывай.
Я пожала плечами, подхватила нитку обеими ладонями и со всей силы потянула в разные стороны. Шерсть натянулась, с еле слышным звуком оборвалась, а передо мной вспыхнул яркий, слепящий глаза свет. От неожиданности я сначала замерла, а потом попыталась вдохнуть. И от вдоха этого мои лёгкие пронзила такая боль, что я закричал.
Да, я именно закричал. Потому что был маловесным, недоношенным, нежеланным ребенком мужского пола, минуту назад появившемся в городской больнице небольшого европейского города. Женщина, родившая меня, покинула больницу уже через два часа, а я провёл в её стенах два месяца, пока медсестра, ухаживающая за мной, официально не усыновила меня. У неё я прожил недолго, лет пять. Она умерла от туберкулёза, а я попал в работный дом.
Всё, что было дальше, напоминало бесконечный серый дождливый день, изредка сменяемый просто пасмурным небом. Я не знал игр, подарков, школы. Сколько помню себя, всегда одна только работа. Работа за еду и место для сна. О том, что за работу можно получать ещё и деньги, я узнал лет в четырнадцать. Месяц спустя, когда в кармане появилась первая монетка, я купил мороженое. Съесть его у меня тогда не получилось, отобрали старшие по дому. С тех пор я ничего не покупал, а только прятал всё заработанное. Думал, что когда стану взрослым, на все заработанные деньги куплю дом и никому и никогда не удастся отобрать у меня ни цента. Так я думал. Пока не встретил её. Девушку, озарившую мою жизнь светом.
Она смеялась так, что я забывал обо всём. Нежно, мягко, словно птичка по весне. Дочь мороженщика, она была не очень красива, имела редкие волосы цвета меди, её нестройная фигура совсем не притягивала взгляд, но как она смеялась! Я готов был вечно слушать этот смех, этот голос и даже мысленно видел его обладательницу в своём будущем доме. Как то раз я даже остановился возле ювелирного магазина и долго-долго смотрел на маленькие ободки жёлтого металла.
Я жил - именно жил, а не существовал - целых полгода, ощущая себя самым счастливым человеком на свете. Я мечтал, любил и строил планы.
А потом случилась война. Провожая меня на фронт, на перроне перед поездом она призналась, что ждёт ребенка. Я обрадовался и просил непременно меня дождаться. Если бы я только знал, куда я еду...
Мне казалось, будто моя жизнь, та, которая в работном доме, была сера и беспросветна. Я был неправ. Она была безопасной. И с тех пор, как я оказался на войне, жизнь стала серой, беспросветной и небезопасной.
Первая бомбёжка случилась уже на следующий день после прибытия в полк. Нас, необученных, наспех собранных солдат, накрыло взрывной волной прямо в казармах. Из всех новеньких, выжило только двое, я и ещё один деревенский, и только благодаря тому, что задержались на кухне, вымывая пол. Мы успели спрятаться под стол. Глядя на изувеченные взрывом тела тех, с кем ещё вчера шутил в поезде, я понял, насколько жизнь хрупкая штука.
День за днём, выживая на этой войне, я видел, как умирают простые солдаты, как гибнут командиры, как кричит земля, когда в неё попадали бомбы. Иногда казалось, будто из этого ужаса нет выхода. Сердце черствело, приспосабливаясь к окружающей реальности, разум тупел, стараясь отрешиться от боли. Весточку от любимой я получил лишь однажды. В коротком письме она написала, что успешно разрешилась дочкой, но дожидаться меня не будет. Отец отдал её в жены фермеру-вдовцу, и теперь у неё дом, семья и трое детей. Просила не держать на неё зла.
А через пару месяцев я получил ранение, с которым провалялся в госпитале без малого четыре месяца. Оттуда я вышел без ноги, без семьи и без дома.
Через два года меня пырнул ножом бездомный мальчишка и отобрал две монеты, что лежали в кармане. Я лежал в сером переулке, хрипел, пытаясь вдохнуть воздух проткнутым лёгким и думал о том, что это всё уже когда-то было, так же больно было дышать, вот только когда? Мелькнули перед глазами медные волосы, в воздухе зазвенел такой знакомый и родной смех, я улыбнулся, последний раз выдохнул и погрузился во тьму.