О бог! Плыть с такой командой дикарей, почти не перенявших человеческих черт от смертных своих матерей. Ублюдки, порожденные свирепой морской пучиной! Белый Кит для них – их жуткий идол. Ого, как они беснуются! Какая оргия идет там на носу! а на корме стоит немая тишина! Думается мне, такова и сама жизнь. Вперед по сверкающему морю мчится ликующий, зубчатый, веселый нос корабля, но только затем, чтобы влачить за собой мрачного Ахава, который сидит у себя в каюте на корме, вздымающейся над его пенным безжизненным следом и, словно стаей волков, преследуемой рокотанием волн! Их протяжный вой меня просто за сердце берет. Довольно, вы, весельчаки! все по местам! О жизнь! Вот в такой час, когда душа повержена и угнетена познанием, каким питают ее дикие, грубые явления, – в такой час, о жизнь! начинаю я чувствовать в тебе сокровенный ужас! Но он чужд мне! этот ужас вне меня! Я человек, я слаб, но я готов сразиться с тобой, суровое, призрачное завтра! Поддержите меня, подкрепите, препояшьте меня, о вы, благословенные влияния!
Глава XXXIX. Ночная вахта
(Стабб на фор-марсе подтягивает брас; про себя)
– Ха! Ха! Ха! Ха! Хм! что это, охрип я, что ли? Я все время думал об этом и вот: ха-ха-ха – все, что я могу по этому поводу сказать. А почему? Да потому, что смех – самый разумный и самый легкий ответ на все, что непонятно на этом свете; и будь что будет, а утешение всегда остается, одно безотказное утешение: все предрешено. Я не слышал толком, что он говорил Старбеку, но на мой неученый взгляд, Старбеку пришлось не лучше, чем мне нынешним вечером. Ясное дело, старый Могол его тоже обработал. А ведь я знал, что так и будет, я видел; мне, вроде, откровение было, так что впору хоть пророчества изрекать; как только увидел, какой у него череп, так все и понял. Ну, так что ж, Стабб, умница Стабб, – это мой титул, – что же с того, Стабб? В общем-то, дело ясное. Мне неизвестно толком, чем все это кончится, но что бы там ни было, я иду навстречу концу смеясь. Как посмотришь, до чего же уморительные все эти будущие ужасы! Смешно, ей-богу! Тра-лала! Ха-ха-ха! Что-то поделывает сейчас дома моя сочная ягодка? Выплакала свои глазки? Или же угощает винцом возвратившихся из плавания гарпунеров и веселится, что твой вымпел на ветру? Вот и я тоже веселюсь – трала-ла! Ха-ха-ха! Эх!..
Славный куплет! Кто там зовет меня? Мистер Старбек? Слушаюсь, сэр! (в сторону): Он мое начальство, но и над ним, если не ошибаюсь, тоже кое-кто есть. Иду, сэр, вот сейчас только еще разок подтяну – вот и все – иду, сэр!
Глава XL. Полночь на баке
Гарпунеры и матросы.(Поднимается фок, и теперь видна ночная вахта – на баке в самых различных позах стоят, сидят, лежат люди; все хором поют.)
1-й матрос с Нантакета. Эй, ребята, что это вы тоску наводите? Только животы расстраиваете. Ну-ка, подтягивайте для бодрости! (Поет и все подхватывают.)
Голос старшего помощника со шканцев. Эй, на баке! Пробить восемь склянок!
2-й матрос с Нантакета. Помолчите, вы! Восемь склянок; слышишь, малый? Эй, Пип, пробей-ка восемь раз в свой колокол, черномазый! А я пойду подыму подвахтенных. У меня для такого дела глотка как раз подходящая. Как гаркну – что твоя пушка! Ну-ка, ну-ка (просовывает голову в люк). Первая вахта! Эхой, ребята! Восемь склянок пробили! По-ды-майсь!
Матрос голландец. Ну и здоровы же они сегодня спать, приятель. Это все вино старого Могола, я так считаю. Одних оно насмерть глушит, другим жару поддает. Мы вот поем; а они спят, да еще как! Завалились, чисто колоды. Ну-ка, угости их еще разок! Вот тебе брандспойт – кричи в него. Им красотки снятся, вот расставаться и неохота. Крикни, что пора воскреснуть; пусть поцелуются напоследок и являются на Страшный Суд. Ну-ка, ну-ка. Вот это так гаркнул! Да-а, у тебя глотка амстердамским маслом не испорчена.