— Это у нашего малыша такая странность: когда его хвалит человек, которого он уважает, он не радуется, а скорее даже огорчается.
— Я искренне сожалею, что невольно испортил ему настроение, — сокрушается барон.
— Вы не совсем правильно поняли меня, господин барон, — возражает отец. — Вольферль всегда с удовольствием играет перед людьми, разбирающимися в музыке, перед другими его выступить не заставишь. Но если знаток обращается к нему со словами благодарности, он стесняется, потому что знает о своём несовершенстве и считает себя недостойным таких похвал.
— Как же мне заслужить его прощение?
— Не утруждайте себя, уверяю вас, вы произвели на него неизгладимое впечатление. Я это по его глазам вижу. Если он стесняется незаслуженных похвал, то своих слёз ещё больше, и никакими просьбами и угрозами его не заставишь сюда вернуться.
Успокоенный этими словами, господин Вальдштеттен снова пожимает Леопольду Моцарту руку, прощается с ним и с Наннерль, не забыв передать привет многоуважаемой супруге хозяина дома. Леопольд Моцарт провожает гостей до порога. Вернувшись, открывает небольшой кошелёк, который ему вручил барон, и пересчитывает содержимое. На пороге появляется матушка Аннерль:
— Ну, Польдерль, как насчёт Вены?
— Едем.
— Всё-таки! А деньги на дорогу?
— Барон подарил мне сто талеров на дорожные расходы. На всё, конечно, не хватит. Но главное сделано...
III
Последующие недели уходят на приготовления к путешествию. Основное внимание уделяется музыкальной шлифовке обоих претендентов на титул виртуозов. По крайней мере, отец того мнения, что ничего более важного нет и быть не может, и в этом он находит полное понимание своих воспитанников, помноженное на их рвение. С утра до вечера, если только позволяют служебные обязанности, Леопольд оттачивает с детьми известные им уже вещи и проходит новые, причём требования он предъявляет самые высокие: заученное должно как бы само собой литься из-под пальцев. Они трудятся как пчёлы, забывая подчас о еде, так что добродушная Трезель, орудующая у себя на кухне, с тревогой отмечает, что из-за этих струн и клавишей её знаменитые зальцбургские клёцки почти совсем забыты.
На плечах матушки Аннерль вся экипировка отъезжающих. В глазах чистокровной австриячки Вена что-то вроде места пребывания высокородных и коронованных особ, живущих в сказочной роскоши. Так пусть же эти три человека, горячо ею любимые, не испытывают никакого стеснения, появившись в обществе князей, графов, баронов и их дам в ослепительных туалетах. Она ездит по лучшим магазинам за покупками, чтобы не упустить ни одной мелочи, и вскоре замечает, что деньги, выданные мужем по этому случаю, почти совсем истаяли. И однажды вечером признается ему в своих печалях.
Сначала тот морщит лоб, но потом, проверив все счета, признает, что в своих опасениях жена права; он тоже не недооценивает значения внешнего вида для достижения успеха и сам всегда старается одеваться как можно тщательнее. «Однако где же мне раздобыть денег? Не можем же мы появиться в Вене как жалкие просители». Он долго размышляет над тем, как поступить, и приходит в конце концов к выводу, что единственный человек, на помощь которого он может рассчитывать, это их домовладелец, торговец бакалейными товарами Иоганн Лоренц Хагенауэр.
И на другой день отец отправляется к возможному избавителю от всех неприятностей, который живёт ниже. Хагенауэр только-только отошёл от послеполуденного сна и сидит в шлафроке и ночном колпаке на лысой голове, покуривает трубку, попивает вино и листает еженедельную газету. Его округлое брюшко, круглая как арбуз голова, курносый мясистый нос, плутоватые глазки, очень красивый рот придают ему вид человека хитрого и добродушного одновременно, что никак не может отпугнуть просителя. Моцарт, которому хозяин сразу наливает стаканчик вина, обменивается с ним несколькими мало что значащими вежливыми фразами и сразу, безо всяких околичностей приступает к делу. Пока он объясняет, какие такие заботы привели его сюда, с застывшего лица Хагенауэра не сходит выражение благосклонной серьёзности.