Вот хроника последнего времени.
2001 г.: «Анонимная революция» на Филиппинах. Никакой предварительной организации этого действия не было — просто на сотнях интернетовских сайтов, на мобильных телефонах, на пейджерах появились приглашения на антипрезидентскую демонстрацию в Маниле. Участие в ней принимают десятки тысяч людей. В результате президент Жозеф Эстраду уходит в отставку.
2003 г.: «Революция роз» в Грузии. Стихийный народный протест, выплеснувшийся на улицы, приводит к смене правительства.
2004 г.: «Оранжевая революция» на Украине. Непрерывный массовый митинг в центре столицы вынуждает правительство назначить новые выборы.
2005 г.: «Война предместий» во Франции. Волнениями охвачены Париж, Бордо, Лилль, Тулуза, Дижон, Марсель, Страсбург, Нант. Молодежь жжет машины, проводит шествия, оказывает сопротивление полиции. Опять — никакого «руководящего центра», пламя вспыхивает как бы само собой.
2005 г.: «Революция тюльпанов» в Киргизии. Президент Аскар Акаев бежит из страны.
2007 г.: Беспорядки в Дании. Толпы молодежи в столице страны кидают в полицейских камнями, бутылками, поджигают машины, скамейки, мусорные баки, громят банки и магазины.
2008 г.: Молодежный бунт в Греции. Волнениями охвачены несколько городов, включая Афины. Вспыхивают многочисленные пожары, молодежь опять-таки громит банки, магазины, административные учреждения.
2009 г.: Беспорядки в Латвии и Эстонии. Демонстранты забрасывают бутылками и камнями здания обоих парламентов.
У нынешних спонтанных вспышек протеста есть явное типологическое сходство с «молодежными революциями» конца 1960-х — начала 1970-х гг. Тогдашние бунты тоже казались абсолютно немотивированными, не имели руководящих центров и не предлагали позитивных социальных программ. Они довольствовались возвышенно-романтическими идеологемами вроде «вся власть воображению» или «запрещается запрещать». Это был действительно стихийный протест против мира, казавшегося несправедливым.
Протест, который остался незавершенным.
Нынешнее «спонтанное сопротивление» вполне можно считать эхом тех давних лет.
Его также можно считать третьим поколением революций, начавшихся одновременно с модернизацией, еще в XVII веке, и продолжающихся до наших дней.
В свое время Великая французская революция сформулировала канон, по которому должен жить человек: «Свобода. Равенство. Братство». И если первое поколение революций отстаивало свободу (человек не может быть вещью, «говорящим орудием», то есть рабом), если второе поколение революций отстаивало лозунги равенства (все люди, независимо от происхождения, имеют одинаковые гражданские и политические права), то третье поколение революций устремлено именно к братству, являющему собой естественное воплощение справедливости. Потому что без братства людей, без ясных представлений о том, что мера всего есть человек, невозможны ни настоящее равенство, ни подлинная свобода.
Или можно предложить другую метафору.
Зарницы социализма — это восстание будущего против несправедливого настоящего, исламский джихад — это восстание прошлого против того же несправедливого настоящего, спонтанное сопротивление, вспыхивающее то здесь, то там, — это восстание настоящего против самого себя.
Огнем одеты все три цвета времени.
А мир, против которого восстает само время, не устоит.
Pax economicana
Мы, вероятно, присутствуем при очередном конце света.
Очень много примет, свидетельствующих, что это именно так.
И вместе с тем не следует относиться слишком серьезно к этой теософской метафоре.
Конец света наступал в истории человечества уже несколько раз — и когда происходило крушение Римской империи, простершейся от Африки до Британии, и когда распадался Католический мир, безраздельно владычествовавший в Европе.
Всякий раз когда завершается большая историческая эпоха, современникам кажется, что они подошли к некоему финальному рубежу. Вот сейчас вострубят семь ангелов, имеющие семь труб, семь чаш гнева божьего прольются на землю.
Вспыхнет Звезда Полынь.
Выйдет из дыма железная саранча.
В известном смысле так именно и случалось. Завершение большого исторического периода всегда сопровождалось гигантскими катаклизмами. Прежний мир рушился на глазах, а новый мир, проступавший из тумана грядущего, был настолько необычен и чужд, что не воспринимался современниками как продолжение бытия.
Нечто подобное происходит и в наше время.
Завершается гигантский процесс преобразования мира, известный в европейском сознании как «модернизация». Длился он более двух столетий и по-разному протекал в разных странах. Совершенно разные люди осуществляли его — и монархи, и призванные ими министры, и диктаторы, и президенты, и университетские профессора. Книга Дмитрия Травина и Отара Маргания выразительно иллюстрирует драматические перипетии их судеб. И вместе с тем она представляет их как творцов единой симфонии, исполняемой по единой социоэкономической партитуре.
Если же попытаться ретроспективно сформулировать ее главную тему, о которой, заметим, многие великие реформаторы даже не подозревали, то звучит она, вероятно, так: освобождение экономики. Это то, что сегодня мы называем экономическим либерализмом: устранение всех искусственных ограничений для производства и сбыта товаров. Свобода для перемещения всех глобальных потоков: сырьевых, производственных, финансовых, человеческих, информационных. Единое мировое хозяйство, работающее на благо всего человечества.
Что-то здесь есть, скажем прямо, от идеологии коммунизма.
От идеи «свободной работы каждого на благо всех».
Тем более что в полном соответствии с марксистскими представлениями о приоритете экономических отношений над всем остальным, они именно такими и стали.
Культуролог Александр Неклесса называет это состояние современности Pax Economicana [47].
Мир экономики.
От конкуренции мировых религий (католицизма, протестантизма, ислама) через конкуренцию мировых идеологий (фашизма, коммунизма, либерализма) мы перешли к конкуренции мировых экономик, которая и определяет собой постиндустриальный ландшафт.
В современном мире царствует экономика.
Она заменяет собою все — веру, идеологию, национальность, культуру.
Впрочем, даже не заменяет, а создает из них собственный мировоззренческий композит.
Сейчас, когда в значительной мере дискредитированы обе предшествующие доктрины, либерализм и социализм, явочным порядком, как плесень, которая проступает всегда и везде, утверждается в мире совершенно новое глобальное мировоззрение, формирующее такую же новую онтологическую среду.
Его можно определить как давосский дискурс.
Давосский дискурс — это культура менеджеров. Это культура людей, говорящих, вне зависимости от национальности, на одном и том же «деловом языке», придерживающихся одних и тех же поведенческих «деловых стандартов» и исповедующих одни и те же универсальные «деловые ценности».
Главный критерий этой среды — эффективность. В давосскую среду входит тот, кто умеет быстро и без лишних эмоций извлечь прибыль изо всего: из нефти, из демократии, из идеи, из воздуха, наконец.
Никакие другие качества значения не имеют. Образованность, ум, культура, талант признаются лишь в том случае, если их сопровождает весомый денежный эквивалент.
Здесь своя ценностная шкала.
Человек человеку враг, утверждал древний мир. Человек человеку брат, провозгласило нарождающееся христианство. Человек человеку никто, свидетельствует давосскии дискурс и демонстрирует это повседневной практикой.
Если книгу читают все — это хорошая книга. Если все смотрят какой-то фильм — это хороший фильм. Если все покупают данный товар — значит, это хороший товар.
Ни в коем случае не наоборот.
И никто не воскликнет наивно, по-детски, что «король-то голый»: книга плоха, фильм ужасен, товар никуда не годится.
А если даже воскликнет, его сочтут дураком.
Не может быть плохо то, что приносит доход.