– Что вам угодно? – спросила женщина, курящая на соседнем крыльце, где располагалось ателье.
– Мне бы туда попасть, – сконфузился профессор, тут же представив, как выглядит со стороны: среднего роста, с небольшим лишним весом, седой, но заметно лысеющий мужчина в очках с ненормальным, маниакальным взглядом. – Я не ломлюсь туда, вы не подумайте ничего такого. Мне бы только...
– Хлеб и всякую выпечку можно в доме №15 прикупить, там тоже неплохая булочная, – укоризненно посмотрела на него швея, всё декольте которой было украшено какими-то булавками и нитками, а очки, с прикрепленными к душкам цепочками, держались на самом кончике носа. – И вы очень рассеянный гражданин, – вдруг смягчилась она.
Теперь Игорь Валентинович разнервничался не на шутку. Если он выглядит подозрительно, то его, не дай Бог, еще и в психушку заберут. Он начнет сопротивляться, сами собой поднимутся полы вельветового пиджака, все увидят кобуру, заряженный пистолет...
«О, нет, только не это! – в ужасе подумал он. – Только не в психушку! Я же всё продумал, подготовил, хотел, чтобы квартира перешла племяннику, не омытая кровью и трупным запахом старика, а чистая. Я специально паркет натёр, все углы отдраил, неделю на карачках ползал, пока не отмыл жилище. Даже пыль на стенке в гостиной протер, антресоли разобрал, люстры вымыл, выкинул всякое барахло, разложил всё аккуратно по полочкам, ковер из химчистки забрал... Ах!»
Тут его осенило:
– Я же заказал у вас новые шторы! – хлопнул он себя по лбу. – И забыл явиться за ними на прошлой неделе. Вот я растяпа!
– Вот-вот, господин рассеянный с улицы Бассейной, – засмеялась женщина. – А я вам звонила, между прочим. Вас же Игорь зовут, не так ли?
Он смущенно улыбнулся и активно закивал в ответ.
– Я забыл, простите.
– Ничего, бывает, это проблема старческим склерозом называется, – отмахнулась она, выбрасывая сигарету.
– Да я не такой уж и старый, – мгновенно отреагировал он, но тут же замолчал, удивляясь самому себе: «Что это со мной?!»
Научный ум профессора вынес однозначный вердикт: «Страх смерти и попытка ухватиться за жизнь, найти новые смысл и цель».
– Пойдёмте, я шторы ваши отдам, – поманила за собой швея и грациозно, несмотря на некоторую пышность немолодого тела, скользнула в своё ателье, махнув длинными кистями вязаной ярко-малиновой шали.
Профессор, расстроенный неожиданным поворотом, с мученическим видом посмотрел в небо, где полуденное солнце спешно скрывалось за громадную тучу, и, вздохнув, отправился следом.
В ателье было как всегда прохладно. На подоконниках стояли редкие горшки с алое и парочка кактусов. Не зная, как загладить свою вину (а, может, предпринять попытку оторвать взгляд от пышногрудой швеи) Игорь Валентинович обратил взор на цветы:
– Вам нравятся кактусы? Моя жена не любила кактусы. Она больше по розам была, выращивала их на окошке, на балконе. Мы мечтали о даче, но как-то не сложилось.
– Была? – подняла на него сочувственный взгляд швея.
– Была, – вздохнул он.
– Давно?
– Нет, не очень, чуть больше двенадцати лет.
– И это, по-вашему, «не очень»? – искренне изумилась швея, нарочито медленно и аккуратно складывая шторы. – Вы сильно ее любили, если для вас двенадцать лет, проведенные без нее, это «не очень» давно.
– Да, так и есть. Очень любил. Как будто и не было этих двенадцати лет разлуки, как будто только вчера похоронил и оплакал. Хотя так и было: ездил пару дней назад на кладбище, где снова слёзы лил.
– Мне очень жаль. Вы, вероятно, сильно тоскуете.
– Мне ее безумно не хватает, – грустно улыбнулся Игорь Валентинович, ковыряя ногтем стол. – Не знаю, почему я с вами так разоткровенничался. Простите меня.
– Иногда нужно откровенничать. А я умею слушать. Но знаете, что я вам скажу... Поверьте, ваша тоска – это гораздо лучше, нежели прожить жизнь, как я: мне скоро шестьдесят, а никакой «настоящей» любви в жизни не было. Не встретился мне «тот самый человек».