Жанна оплакивала своего спутника и довольно весело проводила время в Лондоне. Все эмигранты встречали ее с радостью, даже те, кто раньше сильно критиковал ее. Они принимали ее как королеву! Ее стол был всегда накрыт, и она приглашала все нуждающееся дворянство. Моллевиль, бывший министр морского флота, семья Бретей, герцогиня д’Атилли Бранкас, маркиз де Буйе… Мадам де Калонн, которая многое повидала, устроила в ее честь фантастический обед! Жанна появилась там, вся светящаяся радостью, женщины этому очень удивились. Даже налет времени не испортил ее лучезарной красоты!
«Процесс с украшениями» затянулся. Жанна дорожила своими алмазами, но еще больше — своим дворцом в Лувесьене, и, узнав, что все ее имущество опечатали, поспешила вернуться во Францию. На имущество всех эмигрантов был наложен арест. Чтобы удержать его, необходимо было вернуться и объяснить свое отсутствие. Было сказано и перепробовано все, чтобы отговорить ее от этой поездки. В момент отъезда кто-то даже пытался распрячь лошадей…
Лондон без нее стал еще безобразнее.
Наступила осень, мягкая золотая пора, которую я всегда любила у нас, но в Англии она была дождливой и серой, влажной и грустной, как площадь Беркли.
Наступил октябрь и принес ужасную новость.
Для чего опять говорить об этом, не знаю, однако я думаю лишь об этом, и так будет до конца. Жуткое маленькое семечко пробуждается, я говорю себе, что есть и моя доля в этом несчастье, и это терзает меня, гложет изнутри.
Уже все сказано, все написано о смерти королевы. Все, кроме одной вещи, о которой, быть может, помним только я и Аде. Это не так уж и важно, но тем не менее.
В тот день, очевидно, вся площадь была полна народа. В толпе, рядом с эшафотом, вряд ли кто-то обратил внимание на мальчика с темными волосами, который громко кричал, как настоящий сторонник революции. Из страха перед неистовой яростной толпой, конечно. Это был Франсуа Жак Гань, несчастный мальчишка из Сен-Мишель, Арман Капет, наконец, маленький Грез.
Время прошло, и мой гнев к нему угас. Думаю, он тоже умер вскоре после этого, в битве Дюмурье. Должно быть, ему было около двадцати лет. Я часто думаю о том, чтобы отвести ему место в наших мыслях и наших молитвах. Все, что случилось, было не по его вине.
Понт-о-Шанж, набережная до Лувра, улица дю Руль, улица Сен-Оноре, улица Ройаль, площадь Революции… тысячи раз я мысленно проходила этот путь. Я представляла себе тележку, жуткую тряску, толпу, потоки брани, людей, сидящих на деревьях Большого Двора…
О чем думают люди перед смертью? Или о ком?
Я полна ненависти. Со временем она только увеличивается. Она как чудовище, которое я приютила и которое держит меня. Но как можно не ненавидеть? Ужасный конец мадам Антуанетты, мадам Терезы, Жанны, всех остальных… Я думаю об этом все время. Я уверена, что в телеге королева беспокоилась лишь о своих детях, которых она оставила в этом хаосе, а это невыносимее всего.
Они убили ее 16 октября.
Ее тело покоится на кладбище де ла Мадлен[135]. Там, где они опустили в землю и нашего короля, там, где они перед этим захоронили жертв с площади Людовика XV, во время свадебного торжества Луи и Антуанетты. Площадь Луи XV, площадь Революции… площадь смерти.
Вернувшись из Лондона, я пришла на кладбище, в маленький сад де Десклозо. Я часто приносила туда белые цветы, испытывая при этом странное чувство, будто украшаю цветами собственную могилу. Потому что в первый раз я умерла 16 октября 1793, вместе с ней.
Глава 25
Моя история могла бы на этом завершиться, и в определенной степени это так. Когда я вернулась из изгнания, повсюду была страшная разруха, все было порвано на части. И во мне, по правде говоря, чего-то не стало. Что-то ушло вместе с моей душой-близнецом, моей другой я. Я могла бы сказать, что со временем все вернулось на круги своя, все стало, как прежде. Но это была бы неправда.
Я была вычеркнута из списка эмигрантов в январе 1795 года и сразу же с Филиппом и девушками уехала в Булонь.
Я увидела, что деревня разрослась. Эпиней наполнили новые жители, а на улице дю Бор де Ло остался только один просторный заброшенный дом. В большой гостиной мне ответило эхо. Комната была пустынной и голой, вся мебель исчезла. Они все обчистили, все разграбили. Все было «слишком» — слишком пусто, слишком просторно, слишком сурово. Братья и Луиза были мертвы, золовка и дети где-то скрывались.
135