— Думаю, у Мойры в запасе придумки и маленькие хитрости. Мойра трагически застонала. — На выходные нам нужен граммофон, и чтобы он играл «Деву гор».[1]
— Ну, нет! Только не это! — послышался крик Изабель. — Нельзя же назло Уильяму. Будьте к нему повнимательнее, дети мои! Он здесь только до завтрашнего вечера.
— Предоставьте его мне, — отозвался Бобби Кейн. — Я умею обходиться с людьми.
Распахнулась и захлопнулась калитка. Уильям перешёл на террасу; они успели его увидеть. — Привет, Уильям! — И Бобби Кейн, хлопая полотенцем, принялся скакать и выделывать пируэты на опалённом солнцем газоне. — Жаль, что ты не пошёл, Уильям. Вода просто божественная. Мы потом ещё все зашли в небольшой паб и пропустили тернового джина.
К дому подошли остальные.
— Слушай, Изабель, — позвал Бобби, — хочешь, я сегодня надену трико а-ля Нижинский?
— Нет, — сказала Изабель, — никто не пойдёт переодеваться. Мы все хотим есть. И Уильям тоже проголодался. Идёмте, други мои, для начала перекусим сардинами.
— Я нашла, — сказала Мойра и побежала в переднюю, высоко над собой держа банку сардин. — Дама с банкой сардин, — угрюмо изрёк Деннис.
— Ну что, Уильям, как там Лондон? — спросил Билл Хант, вытягивая пробку из бутылки виски.
— Да, Лондон не сильно изменился, — отвечал Уильям.
— Старый добрый Лондон, — очень душевно произнёс Бобби, прихватывая вилкой сардину.
Но через мгновение об Уильяме позабыли. Мойра Моррисон принялась рассуждать, у кого какого цвета ноги в воде. — У меня самые бледные, цвета бледной поганки. Билл и Деннис ели без устали. А Изабель всё наполняла бокалы, заменяла тарелки и находила спички, блаженно улыбаясь. В какой-то момент она сказала: — Билл, я и правда хочу, чтобы ты это нарисовал.
— Что нарисовал? — громко спросил Билл, набивая рот хлебом.
— Нас, — отвечала Изабель, — вокруг стола. Через двадцать лет это будет замечательно смотреться. Билл закатил глаза и продолжал жевать.
— Освещение не то, — грубо ответил он, — уж больно жёлтое. Он всё продолжал есть. Похоже, Изабель находила очарование и в этом.
Но после ужина они все так утомились, что в состоянии были только зевать — до самого часа, когда можно было уже и спать ложиться… И только на следующий день пополудни, когда Уильям уже поджидал такси, он оказался с Изабель наедине. Когда он отнёс свой чемодан в переднюю, Изабель покинула остальных и подошла к нему. Она наклонилась и подняла чемодан.
— Ничего себе! — сказала она, и неловко рассмеялась.
— Давай, донесу. До калитки.
— Это ещё зачем? — удивился Уильям.
— Ни в коем случае. Давай сюда.
— Ну пожалуйста, позволь мне, — сказала Изабель. — Я и правда, хочу.
Они молча шли рядом. Уильям почувствовал, что говорить уже не о чем.
— Вон, едет, — триумфально сказала она, опустив чемодан и направив беспокойный взгляд вдоль песчаной дороги. — В этот раз я едва тебя повидала, — сказала она, затаив дыхание. — Уж больно коротко, правда? Такое чувство, будто ты только-только приехал. В следующий раз… — тут показалось такси.
— Надеюсь, в Лондоне к тебе хорошо относятся. Мне так жаль, что детей весь день не было, но так устроила мисс Нейл. Они будут жалеть, что с тобой разминулись. Бедный Уильям, ты опять в Лондон. Такси подошло. До свидания! — Она коротко и спешно поцеловала его; её больше не было.
Мимо проносились поля, деревья, изгороди. Они мелькали всю дорогу по пустынному, безликому городку, разбросанные до самого крутого подъёма к вокзалу. Поезд был уже подан. Уильям направился прямо к вагону первого класса для курящих, привычно забился в угол, но на сей раз о бумагах и не вспоминал. Сложил руки в борьбе с тупой и настойчивой болью и начал мысленно писать письмо Изабель.
Почта, как обычно, запоздала. Они сидели у дома в высоких креслах под цветными зонтами. Один только Бобби Кейн лежал на траве у ног Изабель. Была скука и духота; день клонился к закату как приспущенный флаг.
— Как думаете, на том свете будут понедельники? — инфантильно спросил Бобби. И Деннис пробормотал.
— На том свете будет один сплошной понедельник. Ну а Изабель никак в толк не могла взять, почему так вышло с лососем, которого они ели на ужин вчера вечером. Она ведь собиралась приготовить на обед рыбу под майонезом, а теперь…
Мойра спала. Недавно сон стал для неё открытием. — Это так здорово. Просто закрываешь глаза, и всё. Это так сладостно. Когда пожилой румяный почтальон пробивался по песчаной дороге на своём трёхколёсном, могло показаться, что у него в руках не руль, а вёсла. Билли Хант отложил книгу. — Письмо, — благодушно сказал он, и все они принялись ждать дальнейшего. Но до чего бессердечен почтальон — или грешен этот мир! Там было всего одно, толстенное — для Изабель. Даже ни одной газеты.
1
«Дева гор» — оперетта Гарольда Фрезера-Симсона, написанная в 1916 г. выдержала 1352 представления подряд только в Лондоне, будучи вторым по популярности шоу в Англии времен Первой мировой.