Самая страшная пытка, которой нас подвергали ветер и влажный арктический воздух, — это ледяная маска вокруг лица. Такая маска была до абсурдности живописной, но причиняла сильную боль. Каждая капля выдыхаемой влаги конденсировалась и примерзала либо к волоскам на лице, либо к меху песца, окаймляющему капюшон. Это превращало нас в карикатуры.
Часто изменяя курс, мы обращались к ветру то одной, то другой щекой, и в результате сосульками покрывался каждый волосок, предоставлявший удобное место для них. Эти ледяные обрамления отбрасывали ослепительные разноцветные лучи, однако они не представляли никакого удобства своему владельцу. Сначала сосульками покрывались усы и бороды, затем движение воздуха переносило влагу на наши длинные волосы, которыми мы защищали от холода лбы, — образовывалась масса инея. Влага, аккумулированная от глаз, оседала на бровях и ресницах, покрывая их инеем. Ледышки скапливались вокруг лба, образуя сверху нечто вроде снежного полумесяца, а влага, накапливающаяся под подбородком, в сочетании с дыханием образовывала и там полукруглое ледяное обрамление. Однако самыми неудобными сосульками оказывались те, что формировались на грубых волосках внутри ноздрей. Для того чтобы предохранить лицо, эскимосы удаляют волосы на лице с корнем — видимо, поэтому среди них так редко встречаются усачи и бородачи. Таким образом, при низких температурах и постоянных ветрах наше существование во время переходов превратилось в непрерывную пытку. Однако, забившись в иглу, словно в курятник, наевшись сушеной телятины с салом и напившись горячего чая, мы иногда наслаждались «животным» комфортом.
В течение двух дней, невзирая на бушевавшую пургу, нам удалось, подгоняя собак, добиться ободряющих результатов. Временами мы бежали перед упряжками, призывая животных двигаться вперед. Вечером 26 марта, учитывая показания шагомера и прибегнув к другим методам счисления, я определил, Что мы находимся на широте 84°24 и долготе 96°53 .
Горизонт на западе был неизменно окутан мраком. Надвигался шторм, который медленно перемещался на восток. Поздно вечером мы приготовились встретить ожидаемый шквал. Мы возвели иглу крепче обычного, надеясь на то, что свежий ветер очистит горизонт к утру и таким образом предоставит нам день отдыха. Длинные утомительные переходы без остановок, необходимых для восстановления сил, неизбежно подрывали наш энтузиазм и время от времени вызывали в нас физическую депрессию, которая, как правило, продолжалась недолго.
Изо дня в день мы все больше и больше радовались нашим спальным мешкам. Только «животный» комфорт давал нам передышку, облегчал нашу полную забот и холода жизнь. Как часто во время длинного перехода при мысли о комфорте мы старались внушить усталому телу предвкушение радости отдыха.
Вечерами, когда снежные блоки купола смыкались над нашими головами и мы могли беспрепятственно дышать недвижным воздухом, лампа, источавшая голубое пламя, пела песни о гастрономических радостях. Прежде всего мы не могли отказать себе в удовольствии напиться ниспосланной небом ледяной воды, чтобы утолить страшную жажду, которая наступает после многих часов физического напряжения и потения. Затем приходило время раздевания — по очереди, потому что теснота в иглу не позволяла проделывать это всем сразу.
С ног стаскивались подбитые изнутри мехом унты, стягивались брюки из медвежьей шкуры. Затем нижняя половина туловища быстро запихивалась в спальный мешок. Тут же появлялась глыба пеммикана, и зубы приступали к перемалыванию этой твердой, как кирпич, субстанции. Мы не страдали отсутствием волчьего аппетита, однако полфунта холодного, засушенного мяса с жиром до удивления эффективно меняет направление мыслей голодного человека.
Чай, приготовление которого занимало целый час, всегда был желанным даром, и мы приподнимались на локти, чтобы принять его. Под влиянием согревающего напитка мы приступали к сниманию меховой куртки вместе с примерзшим к ней льдом. Затем наступала очередь рубашки, опоясанной на талии кольцом льда. Тело в последний раз вздрагивало от холода, затем, протолкнув его поглубже в мешок, мы стягивали капюшон и… оказывались потерянными для ледового мира.
Ощущение физического тепла, общее расслабление, удовольствие, которое испытываешь от этого, — интересная тема для изучения. Общество товарищей, бодрящий холодный воздух, вой мучителя-ветра, слепящие, но лишенные тепла лучи солнца, боль, причиняемая метелью, и прочие проявления жестоких стихий — все куда-то пропадало. Сознание человека, освободившегося от волнений и страданий, направляет мысли к родному дому, навевая воспоминания о лучших временах. Испытываешь приятное ощущение от собственных рук и ног, освобожденных от бремени неуклюжих мехов, от прикосновения к собственной теплой коже.
Рано утром 27 марта задул ураганный ветер, однако к полудню он утих. Яркое солнце и повышение температуры были слишком привлекательны, и мы не смогли пребывать в бездействии. Хотя на западе из-за множества грозных облаков было по-прежнему темно, мы пристегнули собак к нартам и впряглись сами. Раздалось «Хук! Хук!», и мы, подпрыгивая, понеслись между обдуваемыми ветром торосами. Трещины во льду извивались словно корчащиеся в муках змеи. Вскоре ударил первый порыв ледяного ветра. Бросившись ничком на нарты, мы переждали его. Поблизости не было подходящего снега для того, чтобы соорудить убежище. Однако в нескольких милях впереди нам привиделось удобное место для лагеря. Мы надеялись достигнуть его после краткого отдыха. Неожиданно шквал утратил свою силу. При установившемся ветре нам без особых усилий удалось значительно продвинуться вперед. Температура была -41°, показание барометра — 2905.[116]
Обретя походное настроение, каюры уже не нуждались в понукании для того, чтобы совершить переход, соответствующий хорошей погоде. Когда солнце погрузилось на западе в сумрак, ветер рассвирепел и вынудил нас заняться устройством лагеря. Прежде чем строительство иглу завершилось, скрежещущий ветер прочесал торосы и намел сугробы величиной с песчаные дюны, что у меня на родине.
На этот раз мы не сцементировали иглу водой как обычно. Тон ветра, казалось, не предвещал опасности. Кроме того, поблизости не было открытой воды. Когда нас не мучила жажда, мы считали неблагоразумным расходовать бензин на приготовление воды.
Не испытывая особого беспокойства по поводу шторма, с притупившимися от усталости чувствами, окоченевшие от холода, мы поспешили залезть в свои спальные мешки. Проснувшись через несколько часов от тяжести наваленного на ноги снега, я заметил, что ветер просверлил дыры в стене иглу. Однако мы не собирались лишаться еще нескольких часов сна, поэтому, приоткрыв глаза, мы перевернулись на другой бок. Однако вскоре я был разбужен падающими на меня снежными блоками.
С трудом высунув голову из своего облепленного снегом капюшона, я увидел серое, подернутое облаками небо. Купол иглу куда-то смело. Нас быстро заваливало снегом. Во сне я часто ворочался с боку на бок и поэтому оказался наверху накапливающейся массы снега, но мои спутники исчезли из виду. Вокруг меня на многие мили расстилались пустынные снежные белые просторы. Мое сердце дрогнуло от страха, я испустил вопль отчаянья — громкий призыв, но не услышал ответа.
После отчаянного поиска я обнаружил дыру в снегу. В ответ на следующий зов до меня донеслись приглушенные крики эскимосов, идущие словно из-под земли. Расшвыривая и разбивая на куски снежные блоки, я приложил отчаянные усилия, чтобы освободить товарищей, заживо погребенных в спальных мешках. Однако, к моему ужасу, рыхлый снег все плотнее сжимался над нами.
Когда я, проделывая над их головами отверстия для дыхания, почувствовал, что они сами пытаются откопаться, то немало изумился. Дело в том, что они залезли в свои мешки не раздеваясь. Полуодетые, в одних только рубашках и штанах, но с босыми ногами, они корчились и извивались в мешках, чтобы пробиться вверх к дыхательным отверстиям.
Note116
Четырехзначная величина давления по принятой в англосаксонских странах системе дана в дюймах (две первые цифры) и сотых дюйма (две последние). 1 дюйм = 25,4 мм.