- Да, трахаемся, - так просто отвечает Владислав, и я зависаю. Мои глаза распахиваются максимально и даже рот открывается. Всегда пытаюсь сдержать свои эмоции, а тут просто не могу. У меня даже все мысли пропали в голове. Только четкое предложение, сказанное на полном серьезе: «Да, трахаемся». И даже это грубое слово он не заменил. У Строгановой такая же реакция. Она удивляется, но меньше моего, конечно. А в конечному выдает что-то типа: «Так и знала! Груповушку не хотите?» И это меня убивает еще больше. И пока мой опекун не сморозил еще какую-то глупость, прихватываю сумку и выхожу быстрым шагом, бросая тихое:
- Мы уходим.
И мужчина спокойно идет за мной, пока я несусь в сторону парковки. Ловко обхожу все препятствия, хотя даже не слежу за дорогой. Иду буквально на автомате. Что только что, блять, такое было? Ощущаю стыд, раздражение и злость. На него, на Настю эту. Не хочу я ее в жизни видеть больше. Я не ханжа какая-то. Не стыжусь слова «секс» или чего-то грубее, но обсуждать свою половую жизнь с незнакомкой - это пиздец просто. Что за цирк эти двое устроили?! Мне кажется, что еще немного и у меня пар пойдет из носа и ушей. Противные мажоры!
Владислав тихо садится в машину и заводит ее. Пытаюсь не злиться, но шумное дыхание выдает. Открываю окно и глубоко дышу, пытаясь насладится почти летним ветром. Стискиваю руками ремень безопасности, а потом удивляюсь, когда успела пристегнуться. Мы едем в тишине. Просто игнорирую своего опекуна, и он, видя, мое состояние упорно молчит. Включает даже какую-то легкую песню, чтобы обезопасить себя.
Когда мы заходим в квартиру, бегом направляюсь в свою комнату. Радуюсь, что он меня не останавливает и даже не трогает. Что еще за чертово «трахаемся»? Эти слова не дают мне покоя! С какой целью он это сказал? Точнее, соврал. Похвастаться перед Настей? Нет, не думаю. Ему это не важно. Хвастаться любовными похождениями это в характере таких, как Сергей, но не как Владислав. Он, мне кажется, вообще брезгует девушками. И такое, как незащищённый секс с незнакомкой, взывает в нем жуткую рвоту. Он улыбается им, заигрывает, но не дает шанса. Они, словно совсем не вызывают в нем интерес. Только так, легкую улыбку.
Сижу в своей комнате на кровати, переодевшись в комбинезон и майку. Я заплела волосы в косу, ведь в какой-то момент они начали меня жутко раздражать. Ничего не хотелось делать. Хотелось просто понять этого мужчину, который занимается фигней.
- Лесенька, - мое внимание привлекла вошедшая в комнату Тамара Игоревна. Она, правда, не заходила полностью в комнату, а остановилась у двери, - солнышко, пойдем кушать. Уже давно за семь, - экономка тепло улыбнулась. Я бросила взгляд на электронные часы и увидела, что уже пол восьмого. Значит, опоздание на ужин уже мне было засчитано.
- Я не голодная, - ощущаю, что вообще в горле и кусок не лезет. Может, дело в плотном обеде, а, может, в том, что мой опекун - идиот. И честно, эта наполненность такая ностальгическая. Точно такое же чувство меня преследовало в детском доме, где кушать вообще не хотелось. Я прекрасно помню, как Надежда упрямо пыталась всегда меня покормить, а когда понимала, что все бесполезно - обижалась.
Женщина тяжело выдыхает и уходит, оставив меня наедине. Испытываю теперь жуткий прилив грусти и ностальгии. Настолько привыкнув к подруге, я теперь скучаю после нескольких дней разлуки. На легкие начинает давить ощущение безысходности и предательства. Это я предала свою лучшую подругу, бросив ее там. Тело начинает знобить, и мне безумно хочется накрыться одеялом, но, если сделаю это - засну, а я еще не в пижаме. Стискиваю в ладонях подушку, утыкаясь в нее носом. А тем временем дверь в комнате легко открывается, и я даже не слышу, ведь это не детдомовские двери, они вообще не скрипят, как и пол. Вздрагиваю только тогда, когда на прикроватную тумбочку кто-то что-то ставит. Резко поворачиваю голову, ощущая, как хрустит шея. Морщусь. Это очень неприятно! Тарелка с рогаликом и теплый ароматный чай. Разворачиваюсь полностью, готовая благодарить экономку. Я ошиблась. Это не домработница. Это мой опекун. Он внимательно смотрит на меня несколько секунд, словно сканируя.
- Я же просил спускаться вниз на ужин, - говорит мужчина, хмурясь. Я вижу, какая глубока морщина появилась между его бровей и как плотно сжаты его губы. Он раздражен и, может, даже зол. - Тамара Игоревна сказала, что ты не голодна, поэтому я принес тебе легкий перекус, - легкий перекус? Здесь калорий больше, чем в другой пищи, которую готовит экономка на ужин. - Съешь, ты же любишь эти рогалики, - он садится на пуфик от туалетного столика, складывая руки в замок. Ощущаю себя сейчас так, словно я перед строгим братом, который собирается отчитать меня. Но он - не мой брат. Он - чужой. Еще и врун.