А тогда начались другие проблемы - опекунство. Кому отдать шестнадцатилетнюю девушку? Бабушке Марии, маме папы, не разрешили взять опеку надо мной. У нее уже давно проблемы со здоровьем, да и возраст уже не тот, ведь ей целых девяносто три. Тетя Поля, сестра мамы, не захотела приютить меня: у нее пятеро еще маленьких детей и нет мужа. Ей бы их прокормить. А дядя Миша, брат папы, уже давно числиться пропащим. Он ушел несколько лет назад на охоту и не вернулся еще. Все говорят, мол, умер. Охотники долго не живут. Но мне кажется, что он незаконно сбежал в другую страну. Михаил всегда бредил о Техасе, поэтому я не удивлюсь, если он пришлет мне оттуда открытку. Проблема оставалась нерешенной, и меня отправили в детский приют. Обычный. Немного старый. Здесь я уже праздновала Новый год и Рождество. И провела всю весну.
Закрываю окна, слыша жуткий скрип, и иду переодеваться в пижаму. Пижама у меня простенькая. Нежно розовая кофточка с мишкой и такие же пижамные штаны. Эту пижаму я взяла с дома. Но она больше не пахнет свежим порошком и мамиными духами. Она больше не пахнет домом. Я ощущаю, как щемит в груди. Там, глубоко внутри около сердца, находиться комок, созданный моими тревогами и переживаниями. Всегда пытаюсь его сдержать, ведь мне кажется, если я дам ему свободу, то просто умру. Там такая боль, резкая, отчаянная. Она скручивает желудок, от нее немеют и холоднеют конечности. Не липкая, не тягучая, как карамель. А жутко твердая. И...пустая?
Рассматриваю невольно себя в зеркало, которое стоит около кровати моей соседки. Оно большое, практически такое, как я. Чуть-чуть грязное, в деревянной оправе. Светлые густые волосы длиной до попы спадают волнами по спине. Они - подарок от мамы. Губы начинают дрожать, ощущаю ностальгию. Хватит, Олеся, прекрати! Бью себя ладонями по щеках. Маленький лоб, светлые брови и небольшой носик с маленькой горбинкой. Раньше у меня были голубые глаза, кристально чистые, как река или небо. Но, мне кажется, что за последний год они сменили свой цвет на серый. Светло-серый. Как тучи грозовой день или легкий дым. Пухлые губы с неравномерно распределённым пигментом. А если честно, с этим у меня всегда были проблемы. Светлая до безобразия кожа, полное отсутствие румян. Да я даже и помню, чтобы краснела когда-то на лице. Острые, даже слишком от худобы, скулы и подбородок. Я и правда сбросила несколько килограмм в детском доме. Десять килограмм. Нет, нас хорошо кормят, и даже сладости дают, но я не всегда хочу есть. После той аварии аппетит резко начал пропадать. Из-за маленького веса, а именно сорок восемь килограмм при росте сто шестьдесят девять, я четко вижу ключицы и даже немного кадык. Я не плоская, у меня есть грудь второго размера, тоненькая талия и довольно округлые бедра. Но ноги, и правда, слишком даже худые.
Я запрыгиваю на кровать, ощущая жесткость матраца. Кровати тут может и старые, но чистые. Здесь нет жучков всяких или тараканов. Каждые две недели мы сдаем постельное белье в стирку, а матрасы нам чистят каждые полгода. Ложусь удобно на подушку и накрываюсь одеялом к носу. В комнате достаточно прохладно, но мне нравиться. Я так крепче сплю.
Слышу звук шагов. Голоса. Задерживаю дыхание. Неужели Маргарита Анатольевна или кто-то еще с воспитателей понял, что меня нет? Шаги прекращаются около моей комнаты. Прислушиваюсь. Двери отворяются с жутким скрипом и в комнату легкой походкой заходит Наденька.
- Ты спишь? - слышу тоненький голосок.
- Нет, пока не сплю, - отвечаю.
- Ты кушала? - легкое беспокойство проскальзывает в ее голосе. Она не раз замечала мою худобу и указывала на нее. Мне даже кажется, что Надя думает, мол, я сижу на диете, и у меня вообще анорексия. Но это не так.
Молчу. Не хочу отвечать. Она же и так знает ответ.
- Ясно, - тихое и обреченное. - Хочешь расскажу кое-что? - киваю в ответ. Заинтриговала. - Съешь сначала конфетку, - слышу тихий смешок в ее голосе. Переживает все-таки. - Съешь, она вкусная. Шоколадная, с орешками, как ты любишь, - шепчет Наденька и бросает в меня сладостью. А тогда начинает переодеваться в пижаму. У нее длинная малиновая ночная рубашка с манжетами на рукавах. А еще в ней неудобно бегать.
Как-то мы украли с кухни немного сладостей и убегали от Мартины Яновны - еще одной воспитательницы. Мне тогда пришлось знатно подталкивать Надюшу. А Мартина - это женщина средних лет с темными прямыми волосами до лопаток. Она немного злая и закрытая. Постоянно ворчит и иногда может даже материться. Но не сильно так и только со старшими детьми. Младшеньких она балует. Охранник, Виктор Святославович, рассказывал, что Мартина потеряла четвертого ребенка - девочку. Умерла при родах, задушилась пуповиной. Но кто знает, правда ли это? Может, старый выдумщик придумал эту историю? Он еще тот сказочник, Виктор этот наш. Хотя историй много знает, а рассказчик прекрасный просто. Грубый прокуренный, но теплый голос и выразительная мимика - тот еще коктейль. У него длинная седая борода и усы, а также пронзительные серые глаза. Добавить бы еще шапку такую конусную, и чародей из старой сказки - готов. Виктора любят дети: он им сказку расскажет, о ежике в тумане или о луне, а старшим - историю с армии или с годов, когда служил на морском флоте. Я сама люблю посмеяться с дядей Витей, потолковать о молодости и услышать наставления на будущее.