обычаю надо было запивать водой.
— Совсем как на войне, — грустно пошутил Руслан.
Молодѐжь стояла в стороне и смотрела во все глаза не столько на
медаль, сколько на спирт — дефицитная вещь здесь при почти
«сухом» законе. «Почти» объясняется тем, что на «приказ» и
«стодневку» ставили канистру браги. Внезапно Сашка позвал Витьку
Красина, того самого первогодка, что был с ним в машине, и когда
тот нерешительно подошѐл, протянул кружку: «Пей, ведь ты тоже
был там, что струсил, так с кем не бывает!»
Вечер прошѐл на «ура», даже обычного вечернего «построения»
молодых не было. Олег сидел рядом с Саней на кровати, хлопал его
по плечу и говорил, говорил, говорил… О том, что ему в октябре
домой, о том, что молодые медленно начинают борзеть, что офицеры
требуют соблюдения Устава, что всѐ будет зашибись…
20
На утро Саня проснулся от взрыва снаряда где-то очень близко.
«Горим!» — услышал он чей-то крик и, в чем был, выскочил на
улицу. В предрассветной темноте ярким цветком горел клуб. Вокруг
стояли сонные, одетые как попало парни. Потом прибежали офицеры,
но было поздно. Просохшие доски сцены и крыши сгорели как порох,
остались только металлические листы стен, скреплѐнные саманом -
глиной пополам с соломой, как у афганцев. Клуб сгорел за три
минуты, а ещѐ через минуту Санек потерял чувство времени… На то
место, где стоял сержант Семенов, упал ещѐ один PC. Кроме грохота
взрыва, пыли и огня Саня ничего не запомнил.
Очнулся он в госпитале.
— Слава Богу, а то уж думали — не жилец ты, парень.
Над ним склонилось лицо во всем белом.
— Где я? — спросил Саня.
— В госпитале, сынок, в реанимации. Почитай, уже пять дней как
труп лежал.
— А что со мной было?
— Э, да ты ничего не знаешь? Так вот, сынок, подлечат тебя и
домой, в Союз. Потому как отслужил ты своѐ — руки у тебя нет,
милый.
— Какой? — дрожащим голосом спросил Саня.
— Правой, милок. Но ты не переживай, живут люди и без рук и без
ног. Что-то ещѐ долго говорила медсестра, но Саша уже не слышал,
он был как в тумане. Шок, узнал он позднее, вот что было этим
состоянием.
Пролежав в хирургии два месяца, Саня стал выходить во двор
отделения. Там Саня увидел парнишку со странной походкой: тот
шѐл, как бы все время вытаскивая ноги из болота. Он спросил у
медсестры, что с ним. Она опустила глаза и сказала, что Георг (так
звали парнишку) подорвался на мине - «итальянке» и его ноги
буквально сшиты по клочкам. «Он у нас уже четвѐртый месяц, домой
не поеду, говорит, пока ходить нормально не стану. Так и ходит
вокруг модуля целый день».
А ещѐ через две недели прилетел санитарный самолѐт и Сашку
отправили в Ташкент. Домой писать он не решался. Да и просить
кого-то не хотел. Только вот однажды к нему подошѐл незнакомый
капитан медслужбы и спросил:
- Семенов Александр Николаевич, 1987 года рождения, до службы
проживал в Коми ССР?
— Да, — ответил Санек, чувствуя, что что-то произошло. И точно, в
21
палату ворвалась маленькая плачущая женщина, удивительно
напоминавшая его, Санькину, мать, Надежду Ивановну.
— Сынок, дорогой, живой, — мать долго причитала, гладила
поседевшие Сашкины волосы и не могла оторвать взгляд от пустого
рукава больничного халата. Мать увезла его домой, на Север, в Коми.
Окончательно рука зажила у Сашки ещѐ через полгода. А ещѐ через
год тракторист Семенов привѐл в свой дом жену, соседку Таню,
которая ещѐ со школы не спускала с него глаз, которая ночей не
спала, когда узнала, что мать Сани уехала в Ташкент.
Много пришлось пройти кабинетов высоких начальников Саньку,
прежде чем добился он квартиры в совхозном трѐхэтажном доме.
Каких только слов он не наслушался, были моменты, когда в лицо
бросали: «Мы тебя туда не посылали» или «Много вас таких ходит».
Да, думал Саня, это там было все просто, все было ясно — кто друг, а
кто враг. А. здесь, в тишине начальственных коридоров с
неприступными секретаршами он вдруг растерялся.
- За что, за что я там был, кому это нужно? Нет, баста, надо что-то
делать. Если не я, то кто?
Перед окнами райкома стоял парень с одной рукой. На защитного
цвета гимнастѐрке блестела медаль «За отвагу» и орден «Красной
Звезды» за ранение. В левой руке он держал плакат с надписью:
«Товарищи! Я протестую против существующей бюрократической
системы и как могу, буду бороться». Постепенно вокруг него
собирались люди. «Давно пора бастовать, молодец парень».