Войдя во «дворец», я поняла, что все эти годы моего отсутствия я всегда носила его с собой. Специфический оттенок серого цвета этих стен, которого я пыталась добиться на своих черно-белых фотографиях, игра тени и света, ставшая фирменным знаком моего творчества и не в последнюю очередь одиночество этого строения посреди равнинной местности. Руины были для меня своего рода Большим взрывом в моем творчестве, только я не замечала этого двадцать лет.
Я бродила по дворам, которые когда-то были спальнями или трапезными, привлекаемая различными следами как, например, костер, разожженный казалось еще в доисторические времена или дуб, чьи плоды служили боеприпасами для детских битв. Пахло свежескошенной травой.
С задним, самым большим двором у меня были связаны особые воспоминания. В марте девяностого года, на мой восемнадцатый день рождения Юлиан подарил мне там пикник, только я и он, плитка дешевого шоколада, безбожно дорогая бутылка розового шампанского и дряхлый кассетный магнитофон, игравший песни Жульетт Греко. Мы танцевали под «Parlez-moi d’amour», а потом занимались любовь в траве. Не в первый, но в последний раз.
За несколько секунд я еще раз пережила тот день. Невозможно было поверить, что все это было двадцать три года назад, я так четко помнила молодую, светлую кожу Юлиана, его белокурый чуб, щекотавший мое лицо, тепло его тела... В тот день я делала фотографии, в том числе наши в обнаженном виде. Это я помнила. Но вот куда они делись? Наверное, я сожгла их в раковине родительского дома.
— Лея, ― сказал голос, который я не слышала целую вечность, и испуганно обернулась.
— Юлиан?
Я по-прежнему была одна, даже после того, как заглянула за угол. Но я могла поклясться, что слышала его голос. Видимо у меня разгулялась фантазия в этом месте, которое много значило для меня в молодости и было связано с моей первой любовью. Я поймала себя на том, что глазами искала следы нашей любовной игры, даже отпечатки в траве, что было просто смешно. Вообще этот двор был совсем другим в моих воспоминаниях. Четверть территории занимал увесистый куст ежевики, которого тогда здесь не было. Его плоды в большинстве своем уже засохли.
— Соберись,— призвала я саму себя, прожевала одну из последних еще съедобных ягод и вернулась к Пьеру и Майку.
После спонтанного приглашения Майка, мы поехали на его машине в Росток, где у Джереми была футбольная тренировка. Как и полагается зрителям этого вида спорта, мы ели хот-доги. Конечно же, я измазала блузку, хлопала в неправильные моменты, подбодряла Джереми тогда, когда не нужно было, ничего не понимала и задавала глупые вопросы — в общем и целом это был веселый день.
В какой-то момент Пьер положил свою руку на мою, и я незаметно взяла ее. На этом жесте и нежном взгляде мы и остановились.
Когда появилась бывшая жена Майка, чтобы забрать Джереми после тренировки к себе, наш друг вдруг поспешил вернуться на Пёль. Не то чтобы они враждебно относились друг к другу. Напротив, они вели себя вполне дружелюбно, и я посчитала, что первая жена Майка подходила ему гораздо больше чем Жаклин. Бабс, как она сама себя называла, и как по-прежнему обращался к ней Майк, была женщиной деревенской, крупной, простой и прямолинейной, как он сам. Майку было так приятно в ее обществе, что он вдруг не выдержал.
На обратном пути он поначалу был немногословен, кажется, даже загрустил, чего я раньше не замечала за ним. Но потом, он заметно оживился, будто рассказал сам себе смешную шутку и начал выдавать привычные веселые изречения.
— Проведем вечер вместе, или как? — спросил он, когда мы уже были недалеко от Кальтенхузена.
Я сразу согласилась, в общем-то не оставив Пьеру выбора. Мне очень хотелось весело провести несколько часов, ведь Майк всегда был гарантом веселья. В детстве он всегда отвечал за хорошее настроение, что-нибудь придумывал, чтобы не стало скучно. Десятилетия спустя создавалось впечатление, что ничего не изменилось. У себя дома он сразу направился к бару, деревянной стойке в старо-английском стиле, в которой было нечто особенное, чего нельзя было сказать об остальной мебели, однозначно выбранной Жаклин. В этом маленьком, трехметровом царстве Майк был однозначно в своей стихии.
— Хочешь тоже бурбон, Лея? Или лучше коктейль? Бабс всегда говорила, мое единственное отличие от мелкого жулика заключается в моей способности идеально смешивать Текила Санрайз.
— И, тем не менее, вы развелись? Я удивлена. Казалось бы, идеальная Текила Санрайз должна служить залогом крепкого брака.