И устранить таким образом, что даст остальным его «реформистским»… коллегам повод заново обдумать своё вероотступничество. Челюсти интенданта сжались. — «Судя по отчёту Камминга, мы можем рассчитывать на то, что этот Эймейл сделает именно это, и при этом он вообще не имеет ни малейшего представления о том, что кто отдал приказ. Если уж на то пошло, то и отец Дейшан тоже».
В отличие от Эймейла, отец Дейшан Зачо точно знал, кто такой Эйдрин Веймин, поскольку работал непосредственно на него более шести лет. Но у Зачо были веские основания полагать, что Веймин выбрался из Менчира с епископом-исполнителем Томисом, поскольку Веймин специально сказал Зачо, что собирается сделать именно это. Так что даже в том маловероятном случае, если бы он и Эймейл оба были схвачены властями, Зачо не смог бы привести эти власти обратно к Святому Жастину. И из всех инквизиторов, которые были назначены в Корисанд, Зачо был наименее склонен хоть на мгновение колебаться по поводу казни священника-отступника.
«Я не могу притворяться, что сожалею, что пришлось это сделать, — признался сам себе бывший интендант, — но, по крайней мере, у меня были нужные люди, чтобы проследить за этим».
Он закончил отчёт Камминга, а затем, откладывая его в сторону, понял, что сильно зевает.
«Хватит! Я начну совершать ошибки из-за простой усталости, если буду продолжать в том же духе. Пора немного поспать. — Он снова зевнул. — Завтра будет новый день».
«По крайней мере, для некоторых из нас».
XI. Площадь Серой Ящерицы, городской особняк сэра Корина Гарвея и монастырь Святого Жастина, Город Менчир, княжество Корисанд
.XI.
Площадь Серой Ящерицы, городской особняк сэра Корина Гарвея и монастырь Святого Жастина, Город Менчир, княжество Корисанд
Резкий, колющий жест заставил эскорт сэра Корина Гарвея с резким грохотом остановиться на булыжниках. Гнев в чрезмерно контролируемом жесте сжатой в кулак руки Гарвея, был в высшей степени необычным. В его эскорте были люди, которые были с ним в Битве при Переправе Хэрила и служили вместе с ним во время кампании на Перевале Талбора. Они видели его в разгар битвы, видели, как он навещал своих раненых и утешал умирающих, даже видели, как он выезжал, чтобы сдать свою армию Кайлебу Черисийскому. Они видели его сердитым, видели его беспокоющимся, видели, как он горюющим, видели, как он был полон решимости.
Но они никогда не видели его таким.
Эскорт натянул поводья своих лошадей, словно они были встревоженными детьми, крадущимися в тени плохо понятного отцовского гнева, а не элитными, отборными солдатами, которыми они на самом деле и были. Они оглядели здания, окружающие площадь Серой Ящерицы, залитые ранним утренним солнцем на тёмно-синем небе. Воздух был свежим и прохладным, предупреждающим о грядущей жаре, но от этого ещё более приятным, потому что его теперешняя прохлада должна быть такой мимолетной. Витрины, яркие навесы, киоски и палатки рынка Серой Ящерицы, обычно одного из самых больших и оживленных в городе, сверкали в золотых лучах солнца.
Однако эти киоски и палатки были пусты. Люди, которые должны были бы заполонить площадь, торгуясь и препираясь, стояли притихшие, столпившись по краям, удерживаемые там мрачнолицыми бойцами Городской Стражи. Тишина и безмолвие этой толпы людей были настолько глубокими, настолько абсолютными, что слабый, но ясный свист виверн высоко над головой звучал почти шокирующе.
Гарвей спустился с коня. Яирмен Алстин, его личный оруженосец, спрыгнул с седла рядом с ним, но рубящий жест рукой предупредил Алстина, что даже его присутствие сейчас было нежелательно. Ему это явно не нравилось, но темноволосый оруженосец служил семье Гарвея с пятнадцати лет, и был приставлен к сэру Корину с тех пор, как генерал был мальчиком. Он, вероятно, знал настроение сэра Корина лучше, чем любой другой живой человек, и поэтому он просто принял приказ, принял поводья у своего хозяина и встал, наблюдая, как Гарвей подошёл к белой простыне с красными пятнами.