Никто не дрогнул. Никто не побежал. Возможно, этого можно было ожидать от военно-морского флота с традициями ИЧФ, но его противники были такими же упрямыми, такими же решительными. Что бы ни говорили о Жаспере Клинтане, выдвигая какие-либо обвинения в коррупции «Группы Четырёх», презирая своекорыстную алчность коррумпированной и продажной церковной иерархии, но в ту ночь на борту кораблей Церкви не было трусов.
Остров Замка́, его офицеры и его люди точно знали, какие действия они намеревались предпринять. Они приняли это с холодной, расчётливой отвагой военно-морского флота с почти непрерывным послужным списком побед, и они сознательно пошли именно на это.
Экипажи Флота Божьего думали, что знают, что их ждёт, но они ошибались. Они тренировались, они практиковались, занимались муштрой, но они никогда не испытывали этого на себе, и ничто, кроме опыта, не могло по-настоящему подготовить их к этому. Сражаясь как человек с человеком, так и корабль с кораблём, они превосходили своих противников во всех категориях, кроме одной: храбрости. Они были напуганы, сбиты с толку, не имея чёткого представления о том, что происходит, и всё же они стояли у своих пушек. Они были менее точны, у них было меньше попаданий, их снаряды были легче, но они поливали черисийцев ответным огнём. И когда имперские черисийские морские пехотинцы взобрались на борта своих кораблей после того, как столкновение сковало их вместе, они встретили их у фальшборта, на сходнях, с оружием в руках и без малейшего сожаления в сердцах.
Последняя отчаянная оборона КЕВ «Королевская Черис» в битве в Заливе Даркос была самым жестоким, самым свирепым сражением грудь-на-грудь в истории Королевского Черисийского Флота.
В эту ночь, в этом месте, на этих залитых красным палубах, Имперский Черисийский Флот нашёл равных себе противников.
— На всё воля Божья!
Пламя вырвалось из дула пистолета, когда Остров Замка́ нажал на спусковой крючок. Тяжёлая нарезная пуля ударила в лицо Храмового Гвардейца, брызнув кровью, чёрной в лунном свете. Это был второй патрон пистолета, и не было времени убирать его в кобуру, так как товарищ мёртвого гвардейца продолжал приближаться. Остров Замка́ уронил дымящееся оружие на палубу, и его меч прыгнул ему в руку.
— Лангхорн и никакой пощады! — завопил кто-то ещё, когда верховный адмирал парировал абордажную пику гвардейца. Один из его собственных морпехов ударил мушкетом, вонзив штык в бок гвардейца, и Храмовый Лоялист с криком упал.
Остров Замка́ пошатнулся, когда ещё один церковный галеон со скрежетом притёрся к другому борту «Крестового Похода». Вновь прибывший был сильно потрёпан — он потерял бизань-мачту, а фальшборт левого борта выглядел так, словно его расплющил кувалдой какой-то маньяк — но его сходни были черны от матросов и гвардейцев, а сталь тускло поблёскивала в задымлённом свете луны.
— Черис! Черис! — услышал он кричащие голоса.
— Смерть Инквизиции! — проревел кто-то ещё, и он почувствовал дикую, полубезумную ярость своих собственных морских пехотинцев и моряков.
Затем новая волна абордажников хлынула на палубу «Крестового Похода» потоком ненависти и острой стали.
— За мной, парни! — закричал Брайан Остров Замка́ и бросился им навстречу.
«Сейчас, — подумал Доминик Стейнейр. — Сейчас!»
«Разрушитель» наконец-то прорвался сквозь изломанный церковный строй. По меньшей мере десять его галеонов и галеонов Острова Замка́ стояли рея к рее с галеонами Церкви, орудия дула обжигали друг друга с расстояния едва ли в десять ярдов или даже уткнувшись одно в другое, а яростные абордажные бои перекатывались с палубы на палубу.
И всё же этот остров безумия привлёк ещё больше кораблей Харпара. Они приближались к проникшим внутрь черисийцам, готовясь задавить их прежде, чем кто-нибудь сможет прийти им на помощь. И, в процессе, они создали свободное пространство, брешь, в которую «Разрушитель» мог вести свою усечённую линию позади себя.
— Давай, Стивин! — рявкнул он.
— Так точно, милорд! — прокричал сквозь хаос Стивин Эрайксин, его флаг-лейтенант, и перебежал к левому борту шканцев.
Эрайксин сбросил свою штормовку, когда кончился дождь. Теперь он сунул руку в карман своего порванного, покрытого копотью форменного кителя, извлёк одну из «свечей Шань-вэй» коммодора Подводной Горы и чиркнул ею по казённику карронады. Свеча занялась, вспыхнула и с шипением ожила, и он прикоснулся ей к фитилю любопытного на вид приспособления, прикреплённого к поручню «Разрушителя».